— Сейчас уйду. У меня к вам вопрос, если позволите. Наедине.

— Присядь тогда, я тут немного занята, — равнодушно кивнула она на стул.

Она сосредоточенно смотрела в монитор, усердно щёлкая мышью. Вот только в отражении зеркала, что висело у неё за спиной, я прекрасно видела, что она «занята» складыванием пасьянса. И она прекрасно видела, что я это видела.  

Спустя несколько минут усердного щёлканья, судя по взметнувшимся на экране фейерверкам, она оглушительно победила и, словно закончив важное дело, крикнула:

— Лена!

— Да, — высунулась из-за своего монитора Калугина.

— Твою ставку за научную работу я сняла. Семьдесят два часа кольпоскопии расписала в свободные окна в твоём расписании. И обратила внимание, что у этой непутёвой Лейман помимо лекций довольно загруженный учебный план, так что часы в госпитале тебе тоже придётся сократить — работа со студентами превыше всего, сама понимаешь.

— Ничего я не понимаю, — выросла та над стулом как ядерный гриб, поднявшись. — Не буду я вести ни эти часы, ни эти занятия. Ещё и бесплатно! — взвизгнула она.

— Конечно, будешь. А кто должен отдуваться за твоего нерадивого доцента?

— Так раскидай на всю кафедру, — материализовалась та у стола Тертицкой.

— А вся кафедра за что должна страдать?

— Анна Михална, — покосилась на меня Калугина, понижая голос до шёпота. — Вы же не можете… Вам разве Коган не звонил?

— Коган?! — удивилась Тертицкая. — Ну, конечно, звонил. Только, милая моя, где я, а где тот Коган. Хотя, знаешь, а пусть он сам за Лейман, а вернее за тебя теперь лекции читает. Я не против. Договаривайся, — закрыла она потрёпанную тетрадь, всё ещё лежащую на столе. Уставилась в вытянувшееся бледное лицо Калугиной. — Нет?! А что так? Он попросил — ты попросила? Это разве не так работает?

— Не так, — снова оглянулась Калугина на меня. И, перегнувшись через стол, что-то зашептала совсем тихо, так, что я не слышала.

— Правда? — брезгливо отодвинула Тертицкая Калугину от себя одним пальцем и скривилась. — А новую ногу он мне, случайно, не купит? А то эта как-то поизносилась, болит, зараза. А новую совесть тебе не справит? Нет?

— Анна Михална, ну при чём тут совесть, — фыркнула та, одёргивая платье, словно её только что поимели.

— Совесть, она, милочка, всегда причём. Тебе пора, — небрежно кивнула на неловко топчущуюся в дверях студентку.

— Иду, иду я уже, — недовольно осадила Калугина так и не успевшую ничего сказать девушку.

— И к лекции по кольпоскопии готовься! — крикнула ей вслед Тертицкая.  

А потом повернулась ко мне.

 — Или Лейман сама дочитает? А, Лейман?

Я грустно усмехнулась.

— Ну вот и чудесно, что вы улыбаетесь, Эльвира Алексеевна. А то я уж грешным делом подумала всё, лапки свесили, сдались.

— Возможно, и сдалась, — опустила я голову. — Я пока не знаю. Противно. Горько. Больно.

— Да, приятного мало, — кивнула она. — И докторскую придётся на другую тему писать. Твоя, увы, не по моему профилю. А я, как твой новый научный руководитель, с тебя три шкуры спущу.

— Анна Михална, — встретив её упрямый взгляд, я покачала головой. И думала не запла̀чу, но глаза предательски защипало. — Не надо. Спасибо вам большое. Но, правда, не надо, — вытерла рукой потёкшие слёзы.

— Ой, неужели боишься, что и мне за тебя достанется? — усмехнулась она. — Или, думаешь, я ещё кого-то боюсь?  

— Все мы чего-нибудь боимся, — всхлипнула я и полезла в сумку за платком. — У каждого есть что отнять.

— И не поспоришь. У каждого, — кивнула она. — И у Когана. И у того, кто стоит над ним и дёргает за ниточки, как марионетку. Но я не из тех, кто сидит и ждёт божьей кары или подставляет вторую щёку. Но и от помощи не отказываюсь. И тебе не советую. Ты хороший специалист, Эля, талантливый врач и неравнодушный человек, что в наше время уже редкость. Так что давай, милочка, вытирай сопли и сегодня, ладно, ступай домой. Отдохни, успокойся. А потом вот здесь, — небрежно кинула она в мою сторону лист, что достала из папки, — выбери новую тему, приходи и будем дальше работать.

Она демонстративно повернулась к монитору и открыла новый пасьянс.

Я кивнула. Спорить с ней не хотелось. Но и того, чтобы и она пострадала из-за меня, то есть принять её помощь и предложение, не могла.

— Мне в лаборатории сказали: вы забрали результаты анализа гена. Подтвердилась мутация? Синдром Лея? — встала я.

— Вот когда придёшь в следующий раз, тогда и поговорим, — посмотрела она поверх очков. — Никуда не денутся твои результаты. Давай, давай! — и кивнула мне на дверь.

— Как уволили?! — не мог я поверить, слушая её расстроенный тихий голос.

— Очень просто и быстро, Паш. Из университета тоже выгнали. По звонку Когана.

— Ну а тому, конечно, приказал Пашутин, — выдохнул я.

 «Сука! Вот сука! Я же его собственными руками придушу», — метался я как раненый зверь по гостиничному номеру, переваривая последние новости.

Картины одна кровавее другой мелькали перед глазами. И та, где дубовый череп Пашутина разлетается на куски, нравилась мне больше всех.

— Паш, да ну их всех на хрен. Пусть варятся в своём говне и дальше, как хотят. В эту сраную клинику я всё равно не вернусь. А работу найду.

— В этом я даже не сомневаюсь, — вдоволь набегавшись, упал я на диван. — Сомневаюсь, что тебе нужна эта работа. Мне больше твою докторскую жалко. Столько труда, столько лет учёбы.

— Зато у меня теперь долгожданный отпуск, — улыбнулась она. Но я был уверен, что сквозь слёзы. — Буду ездить с Машкой к родителям на дачу и ждать тебя. А потом можем полететь куда-нибудь, как ты хотел, и мне не придётся ни у кого отпрашиваться и ждать летних каникул. Представляешь?

— С трудом, — улыбнулся я, но только чтобы её подбодрить. Сжатый до побелевших костяшек кулак, ритмично стучал по кожаному подлокотнику. «И это, сука, стук твоего поминального барабана, старый ты козёл, — злился я. — И если думаешь, что я это так оставлю, то сильно ошибаешься. Очень сильно». А вслух сказал: — Боюсь даже и представить, что я приеду, а тебе с утра никуда не надо. Мечта, а не жизнь.

— А у тебя как дела?

Хреново, моя родная. Чертовски хреново. Но это всё пока неважно, подождёт.

— Терпимо, — резко сев, я открыл ноутбук.

— Получилось ещё сколько-нибудь акций купить?

— Совсем немного, — открыл я сайт продажи билетов. — Это очень медленный процесс, Эль. Заведомо медленный. Не потому что неэффективный, а потому, что именно так и задумано.

— А как задумано? — кровать заскрипела под тяжестью её тела, отдавшись в моём теле горячей волной. Больше всего на свете я бы сейчас хотел быть рядом с ней. Обнять, утешить.