«Это тоже будет. Будет, родная моя. Но я найду способ более действенный, чтобы высушить твои слёзы. Постараюсь найти», — смотрел я билеты на Чикаго.

— А задумано, — щёлкал я по клавишам, ориентируясь на время, что завтра с утра у меня ещё здесь в Лондоне важная встреча. — Задумано выкупать акции у мелких акционеров крошечными пакетами. По пять, десять, максимум пятьдесят штук.

— Зачем?! — удивилась она.

— Ты прям как мой финансовый директор, — засмеялся я. — Может, мне тебя взять на его должность. Мне кажется ты даже понятливее. А заодно и твою проблему с работой решим.

Она тоже засмеялась.

— Я ещё можешь пугать мной своих сотрудников. Я ведь при необходимости и в проктолога переквалифицироваться могу. Чуть чего не так — ко мне в кабинет.   

«Ну вот, моя девочка, так уже лучше», — обрадовался я, что она уже и смеётся, и шутит. И подтвердил покупку билета.

— Так и зачем такими маленькими пакетиками-то акции покупать?

— Затем же, зачем и выплачивать дивиденды мелким акционерам. Чтобы не оставлять людей без дополнительного дохода. Вложения в акции порой куда эффективнее, чем в недвижимость.

— Правда? А я, дурища, всё на квартиру копила. А надо было в акции, в акции вкладывать. Не, не гожусь я на должность твоего финансового директора.

— Роман Александрович? Вы? — удивился я, а потом усмехнулся. — Не поверишь, он тоже копит на квартиру. — И даже не соврал, только не стал уточнять, где. — Так что не отмазывайся. Финансовый директор он и должен быть предсказуемым и удерживать меня своим прагматизмом от необдуманных поступков. Но иногда и он бессилен. Например, когда я решаю, что могу у каждого из почти тридцати тысяч акционеров выкупить немного акций по удвоенной цене. И они не останутся в накладе, и я наберу недостающие до контрольного пакета три процента. Так честнее, понимаешь?

— Нет. Сегодня не понимаю. Сегодня я вообще ничего не хочу слышать про честность. Её не бывает, — зевнула она.

 — Тогда это о перспективах. Когда думаешь не о моментальной выгоде, а о людях, которые владеют акциями, их семьях, детях, внуках. Лояльность сотрудников и авторитет всегда зарабатываются трудно, зато потом работают намного успешнее и эффективнее. Ну как это вижу я. Ты там ещё не заснула?

— Уже почти, — улыбнулась она. — Но я тобой горжусь. Честно.

— А я тебя люблю, — улыбнулся и я. — Хотя нет, вру. Я тебя очень сильно люблю. И невыносимо скучаю. Спокойной ночи, счастье моё!  И ни о чём не переживай, мы со всем справимся.

— А ты спать не собираешься?

— Мне ещё нужно немного поработать. Подготовиться к завтрашней встрече. Ну а там видно будет. До связи! Поцелуй там за меня Матрёшку.

— Обязательно. Люблю тебя, — прошептала она и отключилась.

Я отложил телефон и потёр виски. А я так рассчитывал на эту поездку.

Да, покупать небольшими пакетами, дорого — это правильный, хорошо продуманный и рассчитанный на долгосрочную перспективу шаг. Но не тогда, когда до собрания акционеров меньше полутора месяцев, а у меня на хвосте свора голодных собак. Поэтому я надеялся перекупить те самые два процента, что болтались мёртвым грузом у собственника из Лондона. Но чёртов сэр Грегори сказал, что ему уже сделали предложение и куда интереснее моего, но дал мне время подумать до завтрашнего утра.

Интереснее, чёрт побери!  Интереснее, не выгоднее! А что интересного я могу предложить этому любителю овсянки, туманов над Темзой и мускулистых парней? Уж точно не свою задницу.        

Я измучился, пытаясь понять кто и что мог предложить ему за акции. Пролистал тонны страниц в поисках чего-то, чем его можно было заинтересовать. Но всё это было глупо, потому что всё, что я мог ему предложить, он и сам мог купить. Разве что усыновить его. Выросший без родителей, он унаследовал их состояние, но во всех интервью говорил, что отдал бы всё, чтобы они были живы. Но никто не бог.

С этими дурными мыслями я и уснул в халате перед ноутбуком на диване.

А проснулся от звонка в дверь.

Едва разлепив один глаз, я её распахнул. И моментально прозрел.

— Какого чёрта! Ты что здесь делаешь?   

И это всё, что я запомнил: Юлия Владимировна в халатике на голое тело с победной сияющей улыбкой на губах и протянутой ко мне ладонью.

Я думал так бывает только в кино. Поскользнулся, упал. Очнулся, гипс…

Но, честное слово, лучше бы я очнулся как мумия по макушку в гипсе, чем в постели голый рядом с Юлькой.

— Привет, коть, — потянулась она довольно. Как обычно потягивалась после бурной ночи, как довольная нагулявшаяся кошка.

С её ноги на меня таращился череп с выползающей из пустой глазницы змеёй — прозванная мной «Песнью о Вещем Олеге» татуировка, — а мне до ужаса, до тошноты, до слёз, чёрт побери, хотелось заново уснуть и проснуться… вчера.

— И не надейся, что ничего не было, — правильно оценила она мой окаменевший вид. — И оставь надежду что-нибудь вспомнить, — выскользнула она из-под одеяла.

Как была, голая пошла к своей сумке. Достала сигареты и, снова завалившись рядом со мной, закурила.

— Это номер для некурящих.

— Фу, какой ты зануда. На, — кинула она мне телефон. Мой телефон. — Освежи память.

Нет, нет, нет! Я не хотел это включать. Я не хотел это видеть! Но палец сам скользнул по иконке видео. И меня оглушил звук.

— А-А-А! Аа-а-а!

Мне хватило пары секунды, да что там, доли секунды, чтобы понять, насколько всё, что она сказала, было правдой.

— Вот так же поступили и со мной, — выпустила она дым в потолок, явно метя в датчик дыма, но было слишком высоко. — На том видео, что ты мне вручил лично в руки.

Оглушённый, раздавленный, убитый я не мог ничего сказать.

 — Понимаю, что ты чувствуешь, — ободряюще похлопала она меня по ноге и подтянулась повыше к изголовью. — Знаешь, что такое «бурунданга»? А «дыхание смерти»? — она смотрела так, словно ждала ответа. — Теперь знаешь. Его привозят из Колумбии. Страшная штука. Называют ещё наркотиком изнасилований. Дунул в лицо порошок, или подсыпал в напиток и всё, делай с человечком что хочешь. Он будет всё понимать и делать то, что ты ему скажешь. А потом ничего не вспомнит. Классно, да?

— Охрененно. Ну и что дальше? — так и сидел я, не в силах не только пошевелиться, но даже сбросить её руку со своей согнутой ноги. Голова болела невыносимо. Перед глазами всё плыло. И единственное что мне было понятно — это смысл её протянутой к моему лицу ладони, когда я открыл дверь. Значит, у неё на ладони был порошок, который она потом дунула мне в лицо. — Чего ты хочешь?

— Ты же знаешь, правда? — усмехнулась она.

— Понятия не имею. Видео тебе отдали. Акции принадлежат отцу. Замуж ты за меня никогда по-настоящему не собиралась, — я едва сдержал стон, упираясь затылком в стену. — Что тебе надо, Юль?