– Чего там – “почет и уважение”. Зачем вы мне говорите такое? Я что, какой-то кот, который взялся научить всех летать? Если вы вдруг тоже придерживаетесь подобных взглядов, то я не стану говорить вам “почет и уважение”. А вот что точно скажу, и выслушайте меня хорошенько: в этой стране есть только один человек, у которого достаточно сил разрезать талит, без того что подрежут его самого и без того чтобы началась здесь братоубийственная война. И это Арик Шарон. Никто другой не сможет. А от Арика все примут.

– Несмотря на то что руки его в крови?

– Именно поэтому, мой господин. Во-первых, это не его руки в крови, это руки всей страны в крови. И мои, и ваши тоже в крови. Нечего все валить на Арика. Кроме того, по поводу крови: не стану я из-за этого лить крокодиловы слезы. Сожалею, да. Но не стыжусь. Стыдятся пусть арабы. Разве мы хотели кровопролития? Это арабы нас вынудили. С самого начала. Мы же вообще не хотели насильственных действий. Даже Менахем Бегин, гордец каких поискать, зацикленный на национальной идее, и тот, как только к нему в Кнессет прибыл Анвар Садат и попросил прощения, тут же дал ему все, что просит, только бы крови больше не было. И если бы в Кнессет прибыл Арафат, попросил бы прощения, и ему бы отвалили чего-нибудь. И тут закавыка. Станет ли Арик договариваться с Арафатом на манер гангстера с гангстером? Как вы думаете? Пойдет какой-нибудь левак, ну Йоси Сарид[31] например, договариваться с Арафатом, этой мерзостью? Йоси Сарид… Да арабы сожрут его без соли, да и у нас тоже наверняка хватит желающих всадить ему пулю в брюхо. Только Арик Шарон способен резануть. Если у тебя проблема с хищным животным, зови охотника. А не исполнительницу танца живота. Этот дом?

Фима убедился, что денег у него не хватает, и предложил оставить в залог свое удостоверение личности или подождать несколько минут, пока он одолжит у соседей недостающую сумму. Но таксист сказал:

– Да брось, парень. Не страшно. На днях загляни в таксопарк “Элияху” и оставь в диспетчерской восемь шекелей. Скажи: “Для Циона”. Ты, случаем, не из Общества распространения Святого Писания? Или что-то в этом роде?

– Нет, – ответил Фима. – А почему вы так решили?

– Да по-моему, видел тебя по телевизору. Или кого-то похожего. Тоже красиво говорил. Постой, друг, кепку свою забыл. Она у тебя что, со времен Холокоста?

Не задерживаясь, миновал Фима почтовый ящик, хотя и заметил, что внутри есть что-то, обогнул свернутый матрас, добрался до выключателя на лестнице и вытащил из кармана ключ от квартиры. И увидел, как на пол порхнула банкнота в десять шекелей. Фима бросился вниз по лестнице, надеясь застать таксиста, тот и в самом деле только развернул машину. Водитель усмехнулся из салона:

– Что стряслось? Где пожар? Испугался, что завтра я уеду из страны? Пусть ее покидает всякая падаль, только не я. Хочу досмотреть фильм до самого конца. Узнать, чем все кончится. Спокойной ночи, мой господин. А ты не грызи себя.

Фима решил, что этому таксисту самое место в его правительстве. Заберет у Цви портфель министра информации и передаст водителю. Слова таксиста про желание досмотреть фильм до конца напомнили Фиме, что Аннет ждет его звонка. Если, конечно, не ждет его у входа в кинотеатр. Если только это не Нина его там дожидается. Не обещал ли он зайти за Ниной в ее адвокатскую контору после работы? Неужели он все-таки условился и с Ниной, и с Аннет? Или вовсе назначил свидание Тамар? Фима преисполнился омерзения от мысли, что вновь придется плести сеть из оправданий и лжи. Нужно позвонить. Объясниться. Распутать клубок. Извиниться перед Ниной и бежать к Аннет. Или наоборот.

А что, если выяснится, что договоренность была только с одной из них? И будет он выкручиваться, все более запутываясь во лжи, вызывая презрение и насмешку? А что, если именно в эту минуту и Нина, и Аннет стоят и ждут его у входа в кинотеатр, не знакомые друг с дружкой, не подозревающие, что подвел их один и тот же идиот?

Нет, пора раз и навсегда покончить с ложью. Отныне он начинает новый этап. Отныне жизнь его будет открытой, логичной, честной и прямой. Как сказал таксист? “Не грызи себя”. Нет ни одной причины, по которой следует скрывать любовь. Пусть об этом знают и Нина, и Аннет. Если он им хоть немного дорог, то почему же они не могут стать дороги друг другу? Наверняка сразу подружатся, у них ведь так много общего: обе души сострадающие, добрые и щедрые сердцем, обеим нравится то, что видится им в нем, Фиме, беспомощностью. Совпадение, но только ли совпадение, что и муж Аннет, и муж Нины в данный момент пребывают в Италии? Кто знает, может, и они там встретились? Может, в эту самую минуту Ери Тадмор и Ури Гефен вместе, сидят с шумной компанией израильтян в римском кафе, обмениваясь своими историями любви и отчаяния. Или спорят о будущем Ближнего Востока, и Ури орудует моими доводами. И на меня, такова уж ирония судьбы, прямо как у Стефана Цвейга или Сомерсета Моэма, на меня возложена миссия устроить встречу двух брошенных женщин, которые непременно подружатся. Их свяжет солидарность и даже определенная интимность. Ибо и Нина, и Аннет желают мне добра.

В фантазиях Фима уже видел, как сидит в темном кинозале, Жан Габен все глубже увязает в связях с жестокой бандой убийц, а он сам обнимает сидящую слева Аннет, правая ладонь укрывает грудь Нины. Ури Гефен в облегченной версии. После фильма он пригласит Аннет и Нину в небольшой ресторанчик за Сионской площадью. Остроумный, неотразимый, спокойный, он позабавит их эротическими историями, искрометными идеями, озарениями, проливающими новый свет на старые проблемы. А когда, извинившись, удалится в туалет, между женщинами состоится торопливый обмен мнениями по поводу его состояния. Обязанности они распределят между собой – распорядок по уходу за Фимой.

Все эти чудесные картины были так сладки, они будто ласкали, гладили его. С детства он любил это чувство защищенности – что взрослые оберегают его, заботятся о нем. Ждут, пока он уснет, вместе планируют праздник в честь его дня рождения. Даже переходят на русский язык, обсуждая подарок, что поразит его, станет настоящим сюрпризом. А если наберется смелости, то под конец вечера пригласит Аннет и Нину поехать к нему и провести ночь вместе. Наверняка возникнет минутное замешательство, но потом они согласятся: Ури же рассказывал, что любовь втроем гипнотизирует женское воображение. И у него случится истинная греческая вакханалия. Вновь он возрадуется. Начнется новый “год козла”.

Несколько минут разворачивал Фима в мечтах детали, раздавал роли, выстраивал картины, режиссировал сцены. Затем, набравшись мужества, поднял трубку и набрал номер адвокатской конторы Нины. В трубке стояла мертвая тишина. Фима набрал номер Аннет. С тем же успехом. Раз пять или шесть попеременно набирал он два номера. В этой стране все разваливается, даже телефонные сети. Транспортные артерии забиты, больницы переполнены, электроснабжение сбоит, университеты переживают банкротство, заводы закрываются один за другим, наука и образование уже на уровне Индии, общественные службы в полнейшем упадке – и все из-за безумия с “территориями”, постепенно подтачивающего страну. Как сказал таксист? “С тех пор как навалился на нас весь этот мусор в шестьдесят седьмом, страна катится в тартарары”.