он считал очень популярным, ибо на пирушках любил держаться со всеми запанибрата. Но популярным он не был. Сам же король действительно пользовался популярностью, ибо во многих отношениях облегчил народу жизнь. В самом деле, он практически избавил народ от рабства, что вызвало единодушную благодарность, не говоря уже о личной к нему привязанности. Однако для всех мил не будешь. Для некоторых королевские реформы обернулись потерей положения и состояния, и такие испытывали к монарху острейшую ненависть. Именно они старались повлиять на принца Балдуина, который с отцом виделся не иначе как на официальных приемах; а народ знал и понимал. С Валентином все обстояло по-другому.

Неизменная учтивость со всяким — к какому бы сословию тот ни принадлежал — расположили к нему и знать, и простых людей. Он был ужасом правящего класса, которому было известно как влияние его на отца, так и то, что проницательный его ум обнаружил много такого, что они хотели бы скрыть.

Его происхождение не было тайной, и хотя он не носил никакого титула, его воспринимали именно как королевского сына. И начали ходить толки здесь и там, что «лучше бы правил этот, чем другой».

Однако толчком всему послужила довольно обыденная история. Кронпринц охотился в одном из королевских поместий и со всей свитой остановился в придорожном кабачке выпить и отдохнуть. Хозяйки кабачка на месте не оказалось, и гостей приняла ее юная дочь. Девушка, естественно, была очень смущена присутствием кронпринца и его многочисленных присных. Балдуин же был в веселом расположении духа — возможно, чуточку под хмельком. Он принялся подтрунивать над девушкой и, наконец, обнял ее за талию, что вызвало смех у свиты и слезы у девушки. Когда охотники, наконец, уехали, она понемногу оправилась и принялась поливать свой садик, представлявший ее особенную гордость. Но тут прибыл некий весьма привлекательный господин ученого вида, спросил бокал вина и выразил свое восхищение устройством ее садика. Гордость и удовольствие переполнили ее. В это время появилась ее мать, а заодно еще несколько человек — крестьяне, возвращавшиеся с работы; это было как раз их время. Церемонно поприветствовав хозяйку, незнакомец отбыл.

— Какой приятный господин, — начала девушка.

— Как! ты не знаешь, кто это? — спросила ее мать.

— Нет! кто он?

— Это же сын короля!

— Вот как, — сказала девушка горячо, — если это сын короля, то мне он понравился гораздо больше другого. И если наш король — Господь его сохрани! — умрет, то как было бы хорошо, чтобы этот стал королем!

Тогда от крестьян донесся голос:

— Как было бы хорошо, чтобы этот стал королем!

И другой, громче:

— Как было бы хорошо, чтобы этот стал королем!

Пока, наконец, все крестьяне хором не повторили эти слова. Вот так восклицание простой девушки в пылу обиды разошлось по всей стране.

* * *

Кирилл и Мефодий были начальники полиции. Однажды они, явившись к принцу Балдуину, сказали:

— Вашему королевскому высочеству известно, что ваш царственный отец, если позволите так выразиться, дряхлеет, и наш долг донести до вас, что он утратил свои способности. Множество мер, принятых им в последнее время, вызвало глубокое недовольство у обширного круга. Разумеется, нам известно, что их величество просто нездоровы, требуя тишины и покоя и вверив свои обязанности советникам — или, осмелимся доложить, советнику — имени которого мы не осмелимся разгласить. Ходят даже слухи, что на следующей неделе он собирается подписать конституцию, которая одним ударом перечеркнет освященные веками — мы бы даже сказали, Богом данные — устои нашего великого королевства, Никосии. Вы — избранный помазанник Божий, и в страхе, что случится худшее — увы, вашего отца не окружают по-настоящему верные слуги, — мы явились засвидетельствовать вам свою верность и молить вас о предоставлении некоторых гарантий многим вашим будущим подданным в том, что вы охраните древние права и обычаи наших предков.

Принц Балдуин ответствовал:

— Вы прекрасно знаете, что относительно всего этого я расхожусь во взглядах с отцом. Он зашел слишком далеко. Когда наступит мое время, я попытаюсь восстановить все, как было. Вы знаете, что мы с отцом не такие уж друзья. Что же касается советника, как вы его называете, то он перестанет советовать очень быстро, как только я воцарюсь на троне.

— Ну что ж, — сказал Кирилл Мефодию, когда они вышли от принца, — думаю, мы неплохо справились. С ним нетрудно будет ладить. Хоть я полагаю, что ты об этом уже знаешь, все же давай еще разок опишу подробности нашего плана — по крайней мере, моей части. Думаю, я славно разобрался с этим вопросом. А потом ты расскажешь о своей части плана. Она вообще-то самая трудная из всего. Я добровольно признаю, что в чем-то ты намного сообразительнее меня.

И Кирилл продолжал:

— В следующий четверг король отправится на смотр. Он торжественно проедет по Канальной улице. Король поедет по правой стороне. Я устрою так, чтобы что-нибудь произошло — еще не решил, что именно; вообще-то это не имеет значения, поскольку они нас не подозревают; сгодится и визжащая женщина, и что-либо другое, чтобы привлечь внимание, — причем на левой стороне. Это отвлечет внимание всех. А тут у меня уже будет двое убийц или, вернее, помощников, прямо на перекрестке Аллеи источников. Какие-то деньги им уже отданы. Не думаю, что они будут стоить нам больше. Я посулил им много; точная сумма не имеет значения. Но они ее не получат. Им было сказано, что полиция прикроет им отход так, чтобы они сумели ускользнуть в ту небольшую дверцу в угловом доме, которая будет заранее приоткрыта. Мы можем разместить полицейских в конце аллеи, а дверь запрем. Так что их, несомненно, линчуют, и все подозрение падет на анархистов; а я займусь рассылкой отчетов за границу, в которых будут содержаться сведения об ужасных анархистских заговорах против короля и о том, как он нуждается в нашей первейшей защите. Это чуточку сдержит нашего друга-советника, ибо тогда у него вряд ли найдутся способы оставаться наедине со своим папашей; а у каждой двери будут дежурить чуткие уши. И все же это народное сборище выглядит довольно устрашающим. Мы не можем его игнорировать. Это я оставляю тебе. Скажи мне, что ты думаешь?

— Ну так, — сказал Мефодий низким, неторопливым голосом, — вот что я думаю. Сейчас мы пойдем и засвидетельствуем нашу верность Бастарду.

— Что? — воскликнул Кирилл. — Ты собираешься изменить всю программу?