– Цвет – вырви глаз… – прокомментировала Дайнека и села на одеяло, постеленное поверх скамьи. – Чей это?

– Отцовский, – сердито сказала Надежда. – Сто лет в обед. Давно выбросить надо, но мать не дает. Говорит, это первый приличный костюм, который для него сшили на заказ в ателье. – Она похлопала пиджак по плечу. – Сюда одной ваты пошло пять килограмм…

– Ткань очень яркая.

– Тогда во всем был дефицит. Тканей хороших не было. Сшили из той, что попалась.

– Где мама? – зевнула Дайнека.

– Спит… Мы с ней походили немного. Устала.

– Я тоже пойду.

– Кто ж мешает, – улыбнулась Надежда.

Дайнека прошла в комнату, легла в постель и мгновенно уснула.

– Людмила… – Мать тронула ее за плечо. – Пойдем чаю попьем.

Дайнека посмотрела на темные окна и поняла, что проспала часа три.

– Только умоюсь, – сказала она.

– Стол накрыли в гостиной. Все уже там. – Людмила Николаевна выкатилась из комнаты. Вскоре Дайнека тоже вышла к столу.

– Прошу… – Кораблев выдвинул стул.

– А мы как раз про концерт говорим, – поделилась Мария Егоровна. – Все наши, в Доме культуры, восхищались Сопелкиным.

Дайнека покривила душой:

– Да, он и вправду хорошо танцевал.

– Тебе тоже понравилось? – спросила Мария Егоровна мужа.

Он отмахнулся.

– Я не видел. Ушел.

– Вы тоже там были? – удивилась Дайнека.

– Зашел посмотреть. А когда ты позвонила и сказала, что доберешься сама, сразу уехал. – Витольд Николаевич допил последний глоток, взял газету и встал из-за стола. – Я – в своем кабинете.

Скоро его шаги затихли на втором этаже. Дайнека взяла в руки кружку и отхлебнула чаю.

– Просушили? – спросила она, имея в виду одежду и одеяла.

– Все занесли в дом. – Надежда развернула конфетку. – Мы сегодня смеялись над отцовским костюмом. Над тем, голубым… Его пора выбросить.

– Ну, нет! – возмутилась Мария Егоровна. – Отец еще вполне может его носить.

– Он молью побит и весь выцвел, – с иронией в голосе сказала Надежда.

– Неужели был еще ярче? – удивилась Дайнека.

– Куда денешься, другой ткани не было, – вздохнула Мария Егоровна. – Из-за этого костюма его на работе Голубцом называли.

– Голубчиком, – уточнила Надежда. – Ты сама говорила, что из-за голубого костюма на работе его прозвали Голубчиком.

Дайнека поперхнулась, откашлялась и переспросила:

– Как?

Мария Егоровна, улыбаясь, кивнула:

– Верно, Голубчиком.

Людмила Николаевна постучала дочери по спине.

– Не подавилась?

– Нет. Ничего. – Дайнека посмотрела на мать, потом перевела взгляд на часы. – Одиннадцать…

– Ты куда-то уходишь? – забеспокоилась Людмила Николаевна.

– Нет, – поразмыслив, проговорила Дайнека. – Просто нужно позвонить одному человеку.

– Уже поздно, – напомнила Мария Егоровна и стала собирать со стола посуду.

– Подожду до завтра, – тихо-тихо проронила Дайнека.

На столе Кораблева валялись газеты и листы писчей бумаги. С краю стояла лампа в матерчатом абажуре. Дайнека передвинула ее подальше, опасаясь нечаянно смахнуть на пол. Из-за врожденной неловкости с ней такое случалось.

Она выдвинула верхний ящик стола, перебрала лежащие там документы и задвинула назад. Просмотрела второй ящик. Там лежала пачка бумаги и кое-какие канцелярские принадлежности. Дошла до самого нижнего, но он был заперт. Проверив, нет ли где-нибудь ключа, оглядела кабинет и направилась к шкафу. В этот момент в кармане зазвонил телефон. Она подпрыгнула от испуга, сначала кинулась к окну, посмотрела во двор и только потом взяла трубку.

– Да.

– Людмила?

– Да, это я, Василий Дмитриевич.

– Прости, не узнал твоего голоса. – Труфанов откашлялся. – У меня есть новость. Правда, не знаю, как к ней отнестись…

– Да-да, говорите. – Дайнека снова подошла к окну, открыла его, высунулась и огляделась. Во дворе никого не было.

– Я встретился с человеком, про которого тебе говорил.

– Он назвал имя куратора?

– Им был Кораблев. Он вообще культуру курировал, часто бывал в Доме культуры. Его принимали как своего, поскольку там работала Мария Егоровна.

– Ясно… – сказала Дайнека безо всякого удивления.

– Кажется, тебя это ничуть не смутило?

– Вчера Гурина рассказала, что Сопелкин отдал текст роли Свиридовой человеку по кличке Голубчик.

– А почему она раньше молчала? – возмутился Василий Дмитриевич.

– Не знаю. Объяснила примерно так: просто взяла и вспомнила.

– Что ж, бывает.

– И вчера вечером я узнала, кто этот Голубчик.

– Неужели Витольд? – догадался Труфанов.

– Его так прозвали в конторе.

– Та-а-ак… – протянул Василий Дмитриевич. – Давай думать, что с этим делать.

Но Дайнека думать не собиралась.

– Еще один факт… – сказала она. – Точней, даже два.

– Давай первый.

– Я рассказывала Кораблеву, о чем говорила с Сопелкиным.

– А второй?

– Кораблев присутствовал на отчетном концерте. Но в момент выступления Геннадия Петровича его в зале не было.

– И он мог подкараулить Сопелкина? – Труфанов продолжил ее мысль.

– Да.

– Ну, это еще не факт, – заметил он не слишком уверенно. – Чтобы обвинить Кораблева, нужны доказательства.

– Их поисками я сейчас и занимаюсь. – Дайнека оглядела кабинет и снова вернулась к книжному шкафу.

– Где? – поинтересовался Василий Дмитриевич.

– В кабинете Витольда Николаевича.

– А сам он?

– Повез мою мать и Надежду в поликлинику.

– А где Мария Егоровна?

– На работе. – Она передвинула статуэтку, открыла коробку из-под сигар и увидела ключ.

– Думаю, не стоит тебе этого делать.

– Поздно, – Дайнека взяла ключ и подошла к столу.

– Что? – не понял Труфанов.

– Уже делаю! – Она вставила ключ в скважину и отомкнула замок. Выдвинув ящик, вынула из него все документы, положила на стол и уселась в кресло хозяина.

– Я сам буду с ним говорить! Не нужно сюда лезть!