– Я вполне здоров. К тому же сейчас отпуск для меня невозможен.

– Но, Жорж, тебе просто необходимо сделать его возможным!

– Да, я знаю. Сделаю, обещаю тебе.

– Ты бы не работал с утра до ночи, будь у тебя жена и семья, дом, куда бы ты спешил с работы.

– Господи боже, только не надо опять об этом! – смеюсь я. И, закурив, пресекаю все дальнейшие разговоры на эту тему.

С песчаной тропинки мы сворачиваем в лес. Вдруг Анна говорит:

– Правда, это очень грустно. Ты ведь понимаешь, что Полин никогда не уйдет от Филиппа? Из-за девочек.

– Ты это о чем? – вздрагиваю я.

Анна смотрит на меня, и я понимаю, что притворяться не имеет смысла. Сестра всегда видела меня насквозь.

– Я и не думал, что ты знаешь…

– Господи, Жорж, да об этом все знают! Много лет знают!

«Все!» «Много лет!» Я чувствую приступ раздражения.

– Но с чего ты взяла, – бормочу я, – будто я хочу, чтобы она ушла от него?

– Да, – соглашается Анна. – Ты не хочешь. И это печально. – Она обгоняет меня.

Мы раскладываем одеяла на полянке близ склона, ведущего к каменистому ручейку. Я давно заметил, что мы, беженцы, любим леса. Деревья везде деревья – так легче притворяться, что ты в своей родной земле, собираешь грибы, ловишь бабочек в Нойдорфском лесу. Дети скатываются вниз с бутылками вина и лимонада, чтобы охладить их в ручье. Они плещутся в воде. День жаркий. Я снимаю фуражку и мундир. Кто-то говорит:

– Посмотрите на полковника – он готовится к бою!

Улыбаюсь и отдаю шутливый салют. На новой должности я вот уже год, но никто так и не знает, чем я занимаюсь.

За едой Эдмон затевает разговор о грядущем визите царя. Он придерживается радикальной точки зрения.

– Полагаю, это совершенно неправильно, – говорит он. – Не должна наша демократическая республика стелить ковры перед абсолютным монархом, который запирает в тюрьмы людей, несогласных с ним. Франция существует не для этого.

– Франция вообще может перестать существовать, – замечаю я, – если у нас не будет союзника, который поможет нам победить немцев.

– Да, но что, если с немцами начнут сражаться русские, а мы окажемся втянутыми в войну.

– Трудно представить, как это может произойти.

– Мне не хочется говорить об этом солдату, но дела не всегда идут по плану.

– Прекрати, Эд! – говорит Жанна. – Жорж приехал отдохнуть, а не выслушивать твои лекции.

– Хорошо, – ворчит Эдмон, – но можешь передать от меня своему генералу Буадефру, что союзы накладывают обязательства на обе стороны.

– Не сомневаюсь, что начальник Генерального штаба будет очарован лекцией по стратегии от мэра Виль-д’Авре…

Все смеются, включая и Эдмона.

– Сдаюсь, полковник! – Он наливает мне еще вина.

После еды мы играем в прятки с детьми. Когда наступает моя очередь водить, я обхожу сотню мест за деревьями и ищу, пока не нахожу идеального. Ложусь в небольшую ямку за упавшим деревом и набрасываю на себя опавшие листья и засохшие ветки – так я учил прятаться моих слушателей топографических лекций в Высшей военной школе. Удивительно: человеческое существо может исчезнуть полностью, если только оно способно немного потрудиться. После смерти моего отца я летом лежал в лесу вот так часами. Я слышу, как дети зовут меня. Спустя какое-то время им надоедает, и они уходят, их больше не слышно. Остается только воркование диких голубей и запах плодородной сухой земли, мягкость мха под моей шеей. Я наслаждаюсь одиночеством минут десять, потом отряхаюсь и с улыбкой присоединяюсь к другим. Пикник уже закончился, и все готовы уходить.

– Видите, как умеет прятаться солдат! – говорю я. – Хотите, научу?

Они смотрят на меня так, будто я спятил.

– Где ты был, скажи, бога ради?! – раздраженно произносит Анна.

Кто-то из детей начинает плакать.

Ровно в десять часов утра во вторник первого сентября я с портфелем являюсь в приемную генерала Буадефра.

Поффен де Сен-Морель говорит:

– Он вас ждет, полковник. Можете входить.

– Спасибо. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы нам не мешали.

Я вхожу и вижу Буадефра – он склонился над столом для конференций, изучает карту Парижа и делает записи. Генерал улыбкой и взмахом руки отвечает на мой салют и возвращается к карте:

– Извините меня, Пикар. Одну минутку.

Я закрываю за собой дверь. Буадефр прокладывает маршрут военного парада в честь приезда царя, делая пометки мелком на карте. По соображениям безопасности их императорские величества будут проезжать по открытым пространствам – сад Ренела, Булонский лес, Елисейские Поля и площадь Согласия, где все дома скрыты за кронами деревьев и находятся вдали от проезжей части. Тем не менее проводится проверка всех жителей – статистический отдел привлекли для консультаций. Гриблен был занят составлением списка иностранцев и потенциальных предателей. Ввиду острой необходимости нашего союза с Россией, если царя убьют на французской земле, это может обернуться национальной катастрофой. А угроза вполне реальна: всего пятнадцать лет прошло с того времени, как его деда взорвали социалисты, всего два года назад нашего собственного президента заколол анархист[43].

Буадефр постукивает по карте пальцем:

– Больше всего беспокойства у меня вызывает вот этот начальный участок от станции Ренла до Порт-Дофин. Из Первого департамента мне сообщают, что нам понадобятся двадцать три тысячи человек, включая кавалерию, только для того, чтобы удерживать толпу на безопасном расстоянии.

– Будем надеяться, что немцы не станут атаковать нас в этот день с востока.

– В самую точку. – Буадефр перестает писать и впервые смотрит на меня с полным вниманием. – Так о чем мы должны поговорить, полковник? Прошу. – Он садится и показывает мне на стул напротив. – Это о визите из России?

– Нет, генерал. Это связано с тем делом, которое мы обсуждали в автомобиле по вашему возвращению из Виши, – о подозреваемом предателе Эстерхази.

Буадефру требуется несколько секунд, чтобы найти в закоулках памяти то, о чем я говорю.

– Да, помню. И как у нас с этим обстоят дела?

– Если бы я мог освободить немного места…

– Конечно.

Я сворачиваю карту. Буадефр достает серебряную табакерку с нюхательным табаком. Кладет щепотку на тыльную сторону ладони и делает два резких вдоха в одну и другую ноздрю. Он наблюдает, как я открываю портфель и достаю необходимые мне для объяснения документы: «пти блю», фотографию «бордеро», письма Эстерхази с просьбой перевести его в Генеральный штаб, фотографии Эстерхази перед немецким посольством, секретное досье на Дрейфуса и мой четырехстраничный доклад о проведенном до настоящего времени расследовании.