неудобная форма, они куда более громоздки, чем идеальные углы книги, и на мгновение мне становится жаль девушку, сосредоточенно сжимающую скотч. Затем я прихожу в себя, вспомнив, кто она такая.

На фотографиях мы выглядели такими разными; это ложь. Она явно использует слишком много фильтров, добавляя тени и насыщенность. Когда меня фотографируют, я поджимаю губы, в то время как Наоми предпочитает демонстрировать все свои желтоватые зубы. Этот неприятный оттенок может означать, что я красивее ее, но как знать? Может быть, ее желтые зубы говорят о той непоколебимой уверенности, которая пришлась Лаклану по душе, особенно после всех моих тщетных потуг стать счастливой.

Когда я наконец набираюсь смелости и подхожу к кассе, то спрашиваю, может ли она порекомендовать мне книги, действие которых происходит в Австралии.

– Мой парень очень тоскует по дому, – начинаю я, просто чтобы немного поиздеваться над ней.

Последовавшая за этим долгая пауза, во время которой она слишком быстро моргает, свидетельствует об успешной провокации.

Наконец Наоми предлагает несколько вариантов.

– Хм, «Пощечина» Кристоса Циолкаса – это из современного, «Обезьянья хватка» Хелен Гарнер или вот настоящая классика – «Подлинная история банды Келли» Питера Кэри.

– Я впечатлена! Вы знаете больше австралийских авторов, чем среднестатистический нью-йоркский книготорговец.

Наоми улыбается, не показывая своих пожелтевших зубов, что должно означать фальшивую, вынужденную улыбку.

– Кэри есть в наличии, но другие надо заказывать.

– О, вы сможете их заказать? Буду очень благодарна. Обе. – (Поработай-ка на меня усерднее, хочется мне добавить.)

После того как я расплачиваюсь за Кэри однодолларовыми купюрами, покупаю кусочек пиццы в забегаловке через дорогу и проверяю «Инстаграм» Наоми. У нее открытый профиль и слишком много постов с хештегом #ностальгическийчетверг: значит, она отчаянно нуждается в публичном внимании.

К тому времени, когда у Наоми заканчивается смена, я готова действовать. Станция метро «Кларк-стрит» находится всего в нескольких кварталах. Я провожаю ее, и мы заходим в один вагон, направляющийся в сторону пригорода. На станции «Уолл-стрит» в поезд набивается куча тел в деловых костюмах, и те, кто стоит у дверей, вынуждены потесниться. Посреди этого столпотворения мне удается занять место рядом с Наоми. Рукав моего свитера задевает ее локоть в джинсовой куртке – посмотрим ли мы друг на друга? Но она так и не поднимает взгляд. Два дюйма разницы в росте играют мне на руку – я вижу ее экран, пока она пролистывает исполнителей и альбомы, выбирая в итоге «Давай расстанемся хорошо» группы «Гэнг оф Юс». Мне становится неприятно, когда я понимаю, что Лаклан раньше ставил эту песню во время готовки, измельчая лук под звон барабанных тарелок.

Как я и надеялась, это отличный материал для книги. Позже я запишу несколько деталей – ее округлые бедра, кружка с Шекспиром, пожелтевшие зубы, австралийская рок-группа, локоть в джинсовой куртке, касающийся рукава моего свитера. Начало моей книги. Кажется, я нашла историю, которую стоит рассказать. До этого я писала только короткую прозу – не больше двадцати страниц; ничто не цепляло меня настолько, чтобы удостоиться башни из слов. Но наконец-то жизнь заинтересовала меня. Возрадуйтесь, сторонники, утрите нос, скептики – сама я каждый день попадаю то в одну, то в другую категорию – я напишу роман, продумаю сюжет, и, может быть, в процессе пойму, как мне вернуть Лаклана.

На протяжении двадцати пяти страниц, пока бывшая девушка, «Пенелопа», снова и снова возвращается в книжный магазин, искусно играя роль постоянной покупательницы, между двумя женщинами проклевывается дружба, в основе которой лежит (ну ничего себе!) сокрытие истинной личности и намерений.

Переиначив некоторые детали, я сбила Розмари со следа; правдоподобная ложь часто максимально приближена к правде. Худший сценарий: она решит, что я зациклена на себе, а не на ней.

– Мне нравится, как этот текст превращается в историю об отношениях между двумя женщинами, – начинает Розмари. – Сначала меня расстраивала некоторая схематичность характера Лаклана, потому что я хотела понять, с чего вдруг все считают его трофеем, понимаешь? Но теперь я знаю, это было намеренное решение. Он вспомогательный персонаж, скорее проекция, нежели личность.

Благодарная за то, что любое недостаточное развитие персонажа объясняется проницательным авторским замыслом, я киваю в знак согласия. Принимаю похвалу там, где она (не) заслужена.

Розмари продолжает говорить, сверяясь с записями.

– Правда, прямо сейчас дружба между этими женщинами кажется немного односторонней. Я не уверена, что Наоми стала бы… О, кстати, очень умно, очень в стиле Бена Лернера[38]. – Она делает паузу, чтобы ухмыльнуться. – В любом случае я не уверена, что вымышленная Наоми так быстро согласится на эту новую дружбу. Я бы написала об этом подробнее, изучила бы, какая выгода в этом для Наоми. Может быть, она тоже одинока? Может быть, она знает, кто такая Пенелопа и ей просто любопытно?

«А какая в этом выгода для тебя Розмари?» – хочется спросить мне.

Может быть, она до сих пор не осознала, что это метафора. Как она может не понимать, что я разыгрываю версию нашей собственной истории? Наверное, люди видят только то, что хотят видеть, игнорируя все остальное.

– Круто, это хорошее замечание. – В своем блокноте – сиреневом, сатиновом, с монограммой, лучшем подарке – я нацарапала: «Написать подробнее».

Розмари продолжает:

– Итак, отличный темп повествования. Я все время думала, что у Пенелопы не получится выйти сухой из воды, но ей это удается. И в то же время она все глубже закапывает себя во всю эту ложь, это не может закончиться хорошо.

Пишу в блокноте «хороший конец?» – вопросительный знак очень важен.

– Но тебе нужно внимательно следить за тем, чтобы напряжение не улетучилось по мере того, как развивается повествование. Читатели будут ждать и хотеть неожиданного поворота. Баланс силы – один вверх, другой вниз. Понимаешь, о чем я?

– О да, абсолютно.

Но я не планирую никаких поворотов. Мне это не нужно. События, которые я запустила, скорее всего, приведут к развязке без какого-либо дальнейшего вмешательства с моей стороны.

– Я, конечно, фанат книг о писателях, но это не для всех, поэтому если Пенелопа оправдывает преследование Наоми своим творчеством, и основным двигателем истории служит ее потребность в хорошей истории, то, мне кажется, здесь нужно поднять более серьезный экзистенциальный вопрос.

Как бы для драматического эффекта Розмари поднимает свой бокал и медленно отпивает из него. Глоток, пауза, глоток. Когда стакан возвращается на кофейный столик, она облизывает красные губы и продолжает говорить, а моя нервная система испытывает перегрузку.

– Пенелопа признает, что ее жизнь стоит на месте, что реальный мир ее мало касается. Поэтому желание