Визитер кивнул. Достал из кармана пиджака диктофон и положил на стол.

— Вот в этом вся ваша меркантильная сущность! — почти рассмеялся Омельченко. — Но я не такой. Поэтому повторяю в очередной раз: мне не нужны предложенные вами деньги.

— Не буду настаивать. — Гость посмотрел на часы. — Как быстро вы приняли решение! Ну что ж, не смею больше задерживать.

Он поднялся, взял со стола диктофон и вернул его в карман. Омельченко вышел из-за стола и протянул руку для прощанья.

— Рад был пообщаться, — произнес он. — А вам желаю благополучно добраться. Увидите Валю, передавайте от меня привет… Хотя не надо — надеюсь сам увидеть ее в самое ближайшее время… Мой автомобиль доставит вас до аэропорта, чтобы никаких обид.

— Никаких обид, — улыбнулся гость, — а за машину спасибо. Пожалуй, я воспользуюсь вашим предложением.

Депутат подошел к столу и нажал кнопку селекторной связи.

— Марийка, мой «мерс» внизу?

— Ну да, Михась только что Лабутенко привез. Тарас уже в приемной, ждет, когда вы освободитесь.

— Отлично, позвони в машину и скажи Михасю, что он сейчас должен отвезти в Борисполь московского гостя. А Тарас пусть заходит сразу, как я освобожусь.

Депутат отключил связь и весело посмотрел на Ярослава.

— Очень рад знакомству. Подозреваю, что в скором времени, если вы и в самом деле так близки с родственниками Синицына, мы будем с вами видеться часто. Надеюсь, что будем дружить. А сейчас не смею задерживать, у меня и у самого дел невпроворот.

Омельченко еще раз протянул руку:

— Счастливого пути. Белый «Мерседес» прямо перед входом. Водителя уже предупредили.

Молодой человек ответил на рукопожатие и улыбнулся:

— Я рад, что вы оказались именно таким, как я вас себе представлял.

Он повернулся и направился к дверям, но в последний момент обернулся:

— Как, вы сказали, выглядел тот, кто приходил к вам с нехорошим предложением по Синицыну?

Олег Викторович пожал плечами:

— Хваткий с виду паренек. Но я только сказал, что вы чем-то похожи. Правда, он более прилизанный, что ли, вкрадчивый… Обувь у него была шикарная. Дорогие итальянские ботинки. Название фирмы забыл. Известная фирма, а уж я в этом разбираюсь. Бывшая жена меня таскала по всем этим бутикам, когда мы в Париже или Милане бывали. Хотел дать ему десять тысяч на бедность, но потом передумал.

— Удачи, — кивнул молодой человек и вышел.

И тут же в дверь кабинета протиснулся огромного роста человек в камуфляжной форме. Это и был Лабутенко — помощник депутата.

— Тарас, — шепнул ему Омельченко, — москаляку видел? Так вот, беги за ним и скажи тихонько Михасю, что ты тоже с ним до аэропорта, а потом тебя хозяин якобы в Раду срочно отправил… Нет, лучше отведи Михася в сторонку и шепни, чтобы он по дороге в Борисполь завез вас в тихое местечко. А там вы этого гада придушите, но так, чтобы не пикнул даже.

— А зачем мне Михась? — ухмыльнулся Лабутенко. — Я и сам с ним управлюсь.

— Ладно, поспеши, давай. Кстати, у это гада часы золотые — минимум на десять штук баксов тянут. Так что оставь их себе как премию.

— О’кей, — обрадовался помощник депутата и добавил: — Не волнуйтесь, пикнуть не успеет.

Оставшись один, депутат подошел к окну, долго смотрел на дым и гнал от себя крутящиеся в сознании строки. Какие-то стихи мешали сосредоточиться на самом главном. Он пытался представить, сколько сейчас реально стоит торговая империя Синицына, но в голову лезла всякая чушь. Вероятно, черные клубы, уносящиеся в голубое небо, навеяли.

— …Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам, — неожиданно для себя вслух произнес Олег Викторович.

После чего выругался, вернулся к столу, к селектору, нажал кнопку.

— Заходи, — сказал он, — коньяк прихвати с закусочкой.

Когда девушка вошла, он стал разглядывать ее стройные ноги, а она вертелась рядом, подставляя для его поглаживаний маленькую круглую попку.

— Сегодня ко мне в баньку Владимир Андреевич приедет. Он все тебя не может забыть. То есть твой массаж.

— И не только, — захихикала девушка и тут же надула губки. — Только он мне не очень нравится: пузатый, слюнявый.

— Да плевать на него, — поморщился депутат, — скоро забудешь про него, а пока он нам нужен. Хотя… — Он задумался и потрогал ус. — Пока он и в самом деле нужен. А потом я уже буду так высоко, что рядом со мной он меньше блохи будет. Скоро, очень даже скоро… А ты поедешь со мной в Россию?

— Фи, — скривилась девушка, — что там делать? Лучше возьмите меня в Париж.

— Глупая ты, я туда не на экскурсию, а насовсем. Там мне, знаешь, сколько должны? Я получу свои бабки, и потом все украинские президенты будут просить не у Международного валютного фонда, а у меня. Дураки, меня-то они обмануть не смогут.

Девушка наполнила его бокальчик коньяком, Олег Викторович выпил, принялся закусывать колбаской, а Марийка стала, не торопясь, раздеваться, медленно покачивая бедрами в такт музыки, которую слышала только она одна… Начали в кресле, потом продолжили на столе, перешли к окну, за которым над крышами домов поднимались клубы дыма… Опять крутились в голове эти дурацкие строчки про дым Отечества…

Заниматься любовью расхотелось, и Омельченко отстранил от себя девушку:

— Мне надо сделать важный звонок.

Марийка упорхнула, а он сел на подоконник, глядел в пространство кабинета и ничего не видел. Сердце громко билось в нетерпеливом ожидании перемен. Все это произойдет, и ничто не сможет помешать. Валя не станет сопротивляться, и защитить ее будет некому — этого наглого Ярослава уже не будет. И это правильно, какое он имеет отношение к деньгам Синицына? Понятно, Валя уже не молода, да и он сам тоже, разумеется. Только при чем тут его возраст?

Олег Викторович вспомнил, что ему должны позвонить Михась с Тарасом и доложить об исполнении. Но звонка не было и не было. Время шло и шло, оно улетало и растворялось где-то за спиной — в той жизни, которая была прежде и оборвалась так внезапно, без сожалений, когда ей на смену пришла другая — роскошная и манящая. Омельченко опять подумал о Вале и удивился тому, как все в мире разумно. Когда-то сошелся с ней — вероятно, лишь для того, чтобы досадить Синицыну, отомстить за то, что тот был лучше… Нет, конечно, Синицын лучше не был, но почему-то все его слушали. Ему безропотно подчинялись, а на все приказы, отдаваемые Омельченко, были возражения: «А стоит ли? А с Синицыным это согласовано? А что думает по этому поводу Владимир Викторович?» и прочая, прочая, прочая… Зато потом можно было смеяться ему в лицо: «Ты такой хороший, тебя уважают, а вот твоя жена считает, что лучше меня нет…» Конечно, он не говорил ему этого в лицо, а когда Валя призналась, что готова уйти от мужа, но не знает, как ему это сообщить, Омельченко вдруг испугался… Зачем он вообще с ней связался? Но все же решился и сам сказал бывшему другу… И тут же все потерял.