— Мира… — как ненормальный, перекатываю в пальцах ее волосы, опускаясь на нежную кожу шеи.

Я становлюсь безумным с ней рядом. Совершенно, напрочь. Кем бы она ни была, продалась и врала или нет, способна любить или все было ложью, а снова понимаю, — всеми силами готов привязать ее к себе. Любыми кандалами. И больше никуда не отпускать. Пусть даже и насильно. Пусть даже и без ее любви.

— Антон?

Видно, сжал ее слишком сильно, поддавшись этим мыслям. Мира просыпается и вздрагивает. И, блядь, от ее голоса, от того, как произносит мое имя, внутри расползается жар, вся кровь кипеть начинает.

— Прости, — хочу отпустить, но вместо этого сжимаю еще крепче. — Я вчера…

Блядь. А ведь по факту я таки взял ее силой. Чем я лучше мудака, которого вчера отметелил? Не надо было вовсе приезжать к ней. Но иначе ведь просто слетел бы с катушек. Хоть и сейчас ни хрена не легче.

— Не надо, — ее пальцы накрывают мои губы, и я, как ненормальный, впитываю это ощущение ее такой тихой ласки, ее нежного прикосновения.

— Нам надо поговорить, — с шумом выдыхаю воздух, понимая, что пока мы в постели, а мой член прижимается к ее уже сочащимся влагой лепесткам, пронзая меня своим одурительным жаром, разговор просто невозможен. Но вместо этого вжимаюсь в нее еще сильнее.

— Надо, — ее голос больше напоминает стон и мне приходится собрать все силы, чтобы не перевернуть ее сейчас на спину.

Но все остатки самообладания улетучиваются, как только Мира забрасывает ногу мне на бедро.

— Что ты делаешь, — не могу удержаться, резко толкаю ее на себя, обхватив за ягодицы. — Мира, блядь, я ведь сейчас сорвусь.

У меня даже голоса уже нет. Один оголенный нерв и глухое рычание. Наркоман, которому дали дозу, прямо в руки всунули.

— Ты мой единственный мужчина, Антон, — и, хоть перед глазами все уже плывет туманом, я продолжая жадно, до одури напряженно всматриваться в ее глаза.

Только там я смогу прочесть настоящую правду.

Не в словах, — ее или того ублюдка. Не в записках ее. Только в них.

И, блядь, — там нет ни капли неприятия, страха или еще чего-нибудь такого, что мне сказало бы о том, что ей неприятно быть сейчас со мной! Все, как тогда, в те наши безумные ночи на Побережье! Ее глаза светятся, сияют той же любовью, которая бьется сейчас в каждом ударе моего собственного сердца.

— Всегда. Единственный. — ее дыхание слишком близко, ложится на мои губы. Сдержаться невозможно, но я все еще пытаюсь.

— В моем теле, — она распахивается шире, заставляя меня покрыться липким потом от ее жаркой пульсации под моей головкой.

— И здесь, — уверенно укладывает мою руку себе на грудь, пронзая меня насквозь каждым ударом сердца.

— Вадим… — меня корежит от одного упоминания этого имени. Блядь, это последнее, что могло бы прозвучать в нашей с ней постели!

— Он пообещал, что спасет моего отца в обмен на то, что я стану его женой. Только поэтому я согласилась. Только, Антон! А любила всегда только тебя, каждый миг, с нашей самой первой встречи! Он никогда даже не коснулся меня…

Эти слова действуют, как спусковой крючок.

Я больше ничего не слышу, только ее сердце под своей ладонью. И в каждом его стуке мне слышится это ее «люблю». Сводя с ума, заставляя дуреть окончательно.

Переворачиваю ее таки на спину, — резко, судорожно, до боли вжимаясь в ее тело.

Обхватывая губы, беспощадно врываясь языком, терзая зубами, ловя хриплые стоны.

Сжимаю ягодицы, уже готовый снова ворваться и брать. Долго, тягуче, нежно. Но…

— Подожди, — хриплю, невероятной силой заставляя себя оторвать от этих губ, остановиться, когда тело уже на грани. — Я… Сказал тогда, что купил тебя, Мира. Забудь. Ты совершенно свободна. Я тебя отпускаю.

Опираюсь на руку над ее головой, жадно дыша, тяжело, на грани безумия всматриваясь в синь глаз, что пробуравила мое сердце насквозь.

Вместе с сердцем отрываю от себя свое единственное блаженство, но не могу по-другому.

Не могу заставить ее. Она будет со мной по своей воле или никак.

И все же…

— Свободна… — повторяю. — Если ты хочешь.

Чувствуя себя жалким слабаком, готовым упасть на колени и умолять.

— Не хочу, Антон, — замираю, вытягиваясь в натянутую, готовую в любой момент лопнуть, струну. — Ничего без тебя не хочу. Только с тобой. Всегда…

— Любимая… — накрываю ее губы своими, все еще не веря, что услышал эти слова. Вбирая их, слизывая с ее губ, напитываясь их вкусом.

Мира дрожит под моими руками, сама толкается навстречу бедрами, но я не хочу повтора того, что было ночью.

Медленно, ощущая на всем теле тяжелую испарину, опускаюсь поцелуями по ее шее.

Вниз. Аккуратно, со всей нежностью, на которую способен, зацеловывая каждую отметину, что оставил на нежной коже.

Ее всхлипы звучат как райская музыка, когда слегка прикусив, тут же обдуваю ее соски, снова целуя и втягивая в себя.

Аккуратно прижимаю пальцами пульсирующий, обжигающе горячий бугорок клитора, толкаясь языком в пупок, чувствуя, как все внутри Миры содрогается и пылает от каждого прикосновения. Как зарождается в самой глубине нее мелкая лихорадочная дрожь, становящаяся все сильнее с каждым ударом языка, с каждым движением по кругу пальцами по ее клитору.

Надавливаю сильнее, сжимаю твердую бусинку, что буквально взрывается под пальцами, выкручиваю, утопая в ее бессвязных стонах.

И только когда ее тело перестает содрогаться от первого оргазма, обрушиваюсь на нее, забросив ноги себе на плечи.

— Кричи. Кричи для меня, Мира, — толкаюсь так глубоко, что она вздрагивает, распахивая в изумлении глаза, лучащиеся наслаждением. — Кричи, потому что, блядь, я с ума схожу без твоих криков!

Накрываю ее рот своим, впитывая каждый ее вскрик, — сначала тихий, а после — все громче и громче. Врываюсь языком в ее рот, двигаясь в ней самой неторопливо, до боли медленно выходя и снова заталкивая член внутрь до упора. Дрожу от страсти, когда по вчерашним царапинам впиваются ее ногти.

— Моя, — с каждым толчком выдыхаю в ее распахнутый в крике рот. — Только моя, Мира. Навсегда.

— Твоя, — выдыхает, глядя на меня совсем пьяным от страсти и наслаждения взглядом.

И я больше не могу сдерживаться, ускоряю темп, потому что все пределы моего контроля слетают на хрен окончательно.

Нас начинает изгибать в оргазме одновременно, — таком безумном, таком мощном, как ураган, — до слез из глаз Миры, до рычания из моего горла, пока я выплескиваюсь в нее, чувствуя, как тесно, до ослепления тесно сжимает она меня своими стенками, запрокинув голову, лихорадочно и бессвязно повторяя мое имя снова и снова.