имени, написанного огнями: «Джуди». Она-то и пела эту древнюю песню – Ol’ Man River, «Старик Река». Ни до, ни после я такого исполнения не слышал: когда она добралась до строчки «Устала жить и боюсь умереть» – честное слово, у меня волосы на загривке встали дыбом, потому что из всех, кто когда-либо пел эту песню, только Джуди говорила правду.

Сидящая рядом Нуит дожевывала персик, сорванный в густых зарослях на крыше. Она выбросила косточку в ночь. На рынке – старой парковке – под ними последнюю сделку заключили ровно в полночь. Карнавал переместился в отдаленный квартал, и его отзвуки были приглушенными, искаженными.

Нуит тоже свесила ноги с края.

– Понять смертность – значит быть взрослым. Подростки не могут умереть. Подростки живут вечно. Взрослые умирают, и осознание этого их трансформирует. Там, – она ткнула большим пальцем в сторону далеких огней мясного города, – обитает подростковая культура. Поскольку мы видим, как нанотехнологии воскрешают людей из мертвых, мы думаем, что сможем жить вечно, и поэтому больше не верим в нашу смертность. Мы живем так, будто никогда не умрем. Мы регрессируем. Становимся цивилизацией подростков. Но постулат Уотсона – дескать, в первую очередь нанотехнологии подарят нам бессмертие – не доказан. Следствие Теслера – совсем другое дело. Мы не получили бессмертие. Мы получили воскрешение. Это не победа над смертью. Мы нашли нечто по ту сторону смерти – оно звучит, пахнет, имеет вкус, вид и текстуру жизни по эту сторону, однако единственный способ проверить, так ли оно на самом деле – пройти через смерть. Надежда на бессмертие – все, о чем думают живые. Я могла бы сказать тебе, что моя продолжительность жизни, за исключением довольно серьезных катастроф космического масштаба, теперь сравнима с Вселенной. Я чувствую, как перемещаются континенты. Слышу, как горы превращаются в пыль. Вижу, как звезды движутся по своим маршрутам. Чувствую кожей, как солнце остывает, а галактика вращается у меня под ногами. Луна упадет с неба и разобьется вдребезги, и я это увижу собственными глазами. Солнце поглотит Землю и плазменным лучом расплавит Юпитер, как двойную порцию шоколадно-мятного мороженого, и это я тоже увижу. Солнечная система сгорит во вспышке сверхновой и превратится в нейтронную звезду, и Нуит это засвидетельствует. Вот такое я существо, Камагуэй. Вот такие мы существа.

Уходящие тучи вытянулись вдоль восточного горизонта, истекая молниями. Камагуэй превратился в пригоршню часов, утекающих сквозь пальцы.

– В Индии йоги использовали аналогии, чтобы выразить огромные периоды времени, составляющие божественные циклы Упанишад, – продолжила Нуит. Она сорвала мокрые абрикосы с генетизированного дерева, которое росло на краю, и поделилась с Камагуэем. – Представь себе каменный куб миллион километров в длину, ширину и высоту, который в миллион раз тверже алмаза. Представь, что раз в миллион лет какое-нибудь проходящее мимо ангельское существо касается его краешком мантии: представь, сколько времени потребуется, чтобы стереть эту каменную глыбу.

– А теперь представь себе, что это происходит миллион раз, – сказал Камагуэй. Дождь и абрикосовый сок стекали по его лицу. – Я знаю эту историю. Мои предки были старокатоликами: они использовали ее как аналогию ада: столько времени – а с точки зрения вечности не пройдет даже секунды.

– Меня это всегда возбуждало в каком-то извращенном смысле. – Нуит запрокинула голову, подставив дождю закрытые глаза. – Отличный вариант для мазохистов. Миллиард триллионов лет в цепях, с шипастыми железными кольцами на члене, и ничего еще даже не началось. Экстаз. Впрочем, когда такие штуки нравятся, это уже не ад. Возжелай Господь и впрямь тебя наказать, ты бы твердил: «Выпори меня, выпори!», а он такой: «Нет». Высший пилотаж садизма.

Сорок два часа десять минут: мы обсуждаем тонкости сравнительной теологии и практического садомазохизма.

– Мне нужно что-то большее, чем просто надежда, что ощущение собственного «я», моей личности, уникальности, переживет переход на другую сторону. С тех пор, как я узнал… с тех пор, как медицинские приборы подтвердили диагноз… я пытался убедить себя, что это будет похоже на сон, на дрему, обморок – и неважно, сколько времени пройдет до пробуждения. Но ничего не получается, Нуит. Смерть – это не сон, говорит мне внутренний голос. Сознание отключится – насовсем, на веки вечные – и мой чересчур осознанный разум приходит от этой мысли в ужас. Я хочу поверить, Нуит, но не могу.

– Камагуэй, я не буду тебе лгать. М-да, вот это новость – шлюха-профессионалка, которая не врет клиенту. Смерть – это не сон, не медленное погружение в забытье. Смерть прорывается сквозь сон, разрушая сновидения, рассеивая забытье. Она яркий свет, которому нет равных, она пробуждение в момент предельной ясности.

– А что потом?

Вместо ответа Нуит сорвала пальмовый лист и, зажав его, как дудочку, в сомкнутых ладонях, подула через большие пальцы. Вибрирующий лист издал звук, похожий на вой замученного зверя.

– Пошла я к Старцу Земле и попросила показать мне Путь, – сказала она. – Он поднял с пола пещеры огромный камень; под ним была темная дыра. «Это путь», – сказал он. «Но там нет ни света, ни ступеней!» – вскричала я. «Прыгай, – сказал Старец Земля. – Другого пути нет». Джон Ублюдок написал целую прорву таких текстов, и я считала их мудрыми, пока не обнаружила, что он все слямзил у других авторов, не забыв перебить номера.

– Я не готов.

Нуит встала.

– А разве кто-то готов, Камагуэй? Кто-то может сказать смерти: «Ну, вот и все, приходи и забирай»? Сколько людей умрут сегодня вечером, не будучи готовыми? В горящем остове на шоссе; в космическом корабле, падающем на землю со скоростью десять километров в секунду; подавившись собственной блевотиной; на ноже революционера; с пулей любовника в левом ухе; с мозгом, превращенным в соус бейсбольной битой грабителя; на дне собственного бассейна, испытав мучительную судорогу; в горящих домах; на тонущих лодках; из-за несчастных случаев в пещерах, горах и воздухе; из-за аварий с лифтами, на стройках, на производстве? Думаешь, хоть кто-то из них готов, или он получит уведомление за секунду до смерти? По-твоему, кто-нибудь из них способен остановить машину в двух секундах от отбойника или удержать самолет в двадцати метрах от земли и сказать смерти: «Не могла бы ты подождать минутку, мне нужно сперва кое с чем разобраться?» Они бы позавидовали твоим часам, шансам попрощаться, наладить отношения, покончить с делами – в общем, как ты выразился, «подготовиться».

– Отношения. Дела. Я не думаю, будто что-то из этого можно исправить прямо сейчас. Я должен подготовиться внутренне. Мне нужно осознать путь, по которому следует идти, чтобы, когда дойду до конца, я мог сказать: «Теперь, вот теперь я готов, я могу уйти». Я хочу начать все сначала, я хочу, чтобы эта вечная жизнь, о