На моих похоронах это будут знать.

Даша поместила и это:

«Жду на своих похоронах всех искренне желающих в последний раз погулять со мною. Иметь при себе корзинки с провиантом и одежду для пикника.

Искренне Ваш»

* * *

Маловероятно, что я протянул бы еще хоть месяц. Допустим, что для похорон годится и тринадцатое число. Но это — среда. Мне-то все равно, а как живым? Сплошные неудобства. Первое апреля самое веселое. Притом еще и пятница.

Жалко Дашу. Она единственная знала, что я умру. Первым. Летом стукнуло бы сорок пять. Все мои друзья старше.

Может ей и больно, что я умер в одиночестве. Как-то не хотелось рисковать мероприятием. Я уже два раза умирал, знаю, что не так уж это и забавно. Мне-то что, но ей вряд ли доставил бы удовольствие момент, когда я уже не соображаю, а некоторые скверные физиологические процессы… Эх! Так оно гораздо лучше. Я ей и мальчишкам оставил полный диск. Там и завещание, и указания по ходу похорон, и все остальное, что хочу сказать. Там нет ничего грустного.

Написал также и юридическое завещание. Никто не забыт, ничто не забыто.

Могла получиться осечка, когда копал. Но все прошло, как и было запланировано. Так никто и не обратил внимания.

Вообще-то нелегко давалось. Во второй раз ни за что бы не взялся. Три месяца назад вырыл бы два с половиной метра посвистывая. Сегодня боролся до полудня, теряя дыхание. Выгреб где-то метр девяносто. Ничего. Буду ближе к траве и птицам. Желтые песчаные стены потрясающе уютны. Да, своей могилой я доволен!

Памятником тоже. Заказал такой же, как у отца, деда и прадеда. Каменотес долго и странно смотрел на меня, услышав дату кончины. Но в подробности не вникал.

* * *

Все произошло, как предусмотрено. Первым Даше позвонил Женя. Потом Рудик. Они меня слишком хорошо знают, чтобы подумать, что это просто дурацкая шутка. После этого приехали Серега с Михой. Родственники отреагировали поздно. Может оттого, что объявление не было в черной рамке. А зачем его в рамку вставлять? Это бестактно — оформлять известие о собственной смерти столь скорбно.

* * *

Гостей собралось немного. Так надо. Приглашений никому не рассылали. Пришли Женя, Рудик, Серега, Миха, Мартин и соседский Влад. И еще кто-нибудь. Вместе с женами, Дашей и обоими мальчишками набралось человек двадцать. Достаточно.

Наконец-то, явилась и Анна. Одна, без мужа. Я сомневался — придет ли она. А почему бы и нет? Ведь когда-то мои друзья были и ее друзьями. Пора и Даше камни собрать. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как Аня не переступала порог моего дома. Нечего им делить.

Я лежал в ободряюще светлом, лакированном деревянном гробу посреди сада. Мои ноги Даша закинула одну на другую, а руки скрестила за голову так, что локти лежали на краях гроба. Так я обычно сплю. Так я выгляжу непокойным.

Многие соседи даже и не знали, что сегодня у нас такое мероприятие. Никаких венков, похоронных лент и духовой какофонии.

Похороны дяди. Восемнадцать лет назад.

Он лежал посреди двора. Толпы гостей стояли в широком кругу, как на арене. Я — среди ближайших родственников у самого гроба. С усопшим поближе познакомился лишь в последние годы его жизни. Слишком поздно. Так мало успел от него перенять. Так много он взял с собой в могилу.

Слезы щекотали нос. Я судорожно смотрел вверх, чтобы не потекло по щекам. Некая баба, не знавшая его, профессионально рассказывала о нем остальным, которые его знали. И все невпопад. Хотелось ей врезать.

Тогда взвыли трубы. Мимо кассы, как всегда.

Мои веки задергались и пролили две слезы. Горло и щеки безнадежно сводило судорогой, через которую как неукротимый горный поток пытался прорваться смех. В голове загудело. Казалось, что ко мне обращаются взгляды всего амфитеатра.

Последний аккорд. Тишина пришла как избавление. Я сдержу себя!

В полнейшем безмолвии вдруг хрюкнула туба. Не знаю уж, через какой конец художник выпустил этот звук. Все мои внутренности содрогались от гомерического хохота: лицо еще изображало спокойствие, но я чувствовал, что мускулы под кожей неотвратимо напряглись и воздух, зажатый в легких, вот-вот вырвется наружу. Все звуки в ушах слились в монотонный звон. Картинка расплылась. Через мгновение до сознания дошло замешательство вокруг меня.

Я упал, как оказалось. Мне помогли встать.

Действие проходило, как в хорошо поставленной пьесе. Уж ничего не поделаешь. Сам я не мог руководить ходом своих похорон, так что пришлось потрудиться над постановкой. Даша была замечательна: полна движения и улыбок. Именно она, кому это давалось с наибольшим трудом, вела себя раскованно с самого начала. Позже повеселели все.

Гости расселись по скамейкам вокруг меня. Это расслабляет, и так почти не видно моего лица, потерявшего свежесть из-за жаркой погоды. Даша зажгла три свечи. Пусть уж: мы часто проводили время при свечах. Я только не хотел, чтобы их было две или четыре.

Вовка налил всем провожающим отца по стопочке, а Жорик тем временем возился с техникой. Вскоре зазвучала запись моего голоса, и все замолкли.

Похоронную речь я держал безупречно, это уж у меня не отнять. Рассказывал о своем жизненном пути. Читал стихи о любви к отчизне и ее верном сыне. Припомнил пшеничные поля, мною засеянные, груду сыновей, мною порожденных (гости понемногу начали расслабляться), и христианские добродетели, в согласии с коими я жил и сгорал дотла, давая свет другим. Обычные фразы о спутнице жизни и чадах, оставленных без теплых рук родителя, промолчал: и впрямь же остаются. Зато вспомнил добрым словом братву нашу давнюю. Заметил, что в самые трудные моменты жизни, когда усопший больше всего нуждался в плече товарища, всегда находились лжедрузья с бутылкой и тянули меня в болото разврата. В этом месте я собирался прервать речь песней про запой, но в конце концов нашел это излишним. Не следовало бы превращать происходящее в балаган. Даже мои ребята могли бы почувствовать себя неловко.

Речь была не длинной. Минут на пятнадцать. Потом меня упаковали в гроб и закрыли крышкой. У могилы гроб уже раскрывать не будут. Нечего вблизи глазеть на мое исхудалое лицо и классическую позу покойника.

Ехали на микроавтобусе. На нормальной скорости. Никакой похоронной процессии. Гости втиснулись в четыре тачки и просто поехали следом.

Возле могилы было труднее сохранить спокойно неторжественную обстановку. Кроме того, надо было позаботиться о том, чтобы издалека это не показалось бы святотатством.

Закрытый гроб поставили на доски. Даша водрузила на него большую фотографию, на которой мы засняты все вчетвером. Жорик, еще совсем маленький, сражается с печеной картофелиной, Вовка занят своим первым велосипедом, мы с Дашей улыбаемся. На фоне — палатка, а на переднем плане — костер. Это было во время велосипедной поездки семь лет назад. Солнце и деревья — все именно так, как сейчас. Тихонько всхлипнула женщина. Анна! Эх, не надо было фотографию… Ее плечи вздрагивают, но теперь уже беззвучно. Даша потихоньку отводит ее в сторонку, что-то шепчет и вытаскивает из кармана игрушку. Пушистый комочек с озорным лицом. Даша его сжала: шалун вытаращил глаза и с тихим щелчком высунул толстый, красный язык. Аня улыбнулась. Это ей от меня. Я — собственной персоной. Самый что ни на есть настоящий.