– Кто же? – спросила Агата.

– Его мать.

– Его мать?.. Я думала, она мертва.

– Потому что Ян хотел, чтобы так думала. Он обычно не говорит, что его мать мертва, напрямую, но он способен убедить в этом собеседника. Ты будешь верить, что это правда, что он сказал тебе это, но если попытаешься вспомнить, когда и при каких обстоятельствах – ничего не получится. А она жива.

– Откуда вы знаете?

– От Германа, он выяснил это, когда точил зуб на Яна и пытался меня вразумить, – пояснила Екатерина. – Он неплохо поработал, но с матерью Яна поговорить не смог – она отказалась. Это, да еще то, что Ян ее скрывает, подсказывает, что она очень хорошо знает своего сына.

– Матери всегда знают своих детей!

– Не всегда. Но она знает.

Екатерина открыла ежедневник, который обычно носила с собой, вырвала страницу и написала на ней что-то простым карандашом. После этого она сложила листок бумаги пополам и протянула его Агате.

– Здесь имя и адрес его матери. Это я не могу покидать свой дом, ты можешь съездить к ней когда угодно. Если, конечно, тебе так уж нужна правда о Яне. Но без правды иногда легче.

Кому-то другому ее слова показались бы абсурдом, но Агата знала, что она права. Поэтому она убрала листок бумаги в карман, не глядя на текст. Она еще не знала, что будет делать дальше.

– Ты выполнила мою просьбу, – указала Екатерина. – Благодаря тебе мы получили данные о Руслане. Я не ошиблась, он действительно работал на Гриценко. Уверена, он связан со смертью Нины, но это уже не твоя забота. Я помогу тебе с документами, ты сможешь уйти отсюда и начать новую жизнь, если захочешь. Но я бы предпочла, чтобы ты осталась.

Агата снова посмотрела на свою перебинтованную руку. Этот ожог был лучшим доказательством того, что ей нужно уйти. А еще – ее заточение в доме Гриценко, все смерти, связанные с Яном, предупреждение Германа. Все указывало на то, что она и так задержалась здесь. Хватит подвергать свою жизнь опасности, рано или поздно ей перестанет везти!

Поэтому лучше уйти сейчас, пока она жива и здорова, позабыть о том, что с ней случилось. Ее больше никто не преследует, а все остальное – не ее война. Ответ был очевиден.

И все равно Агата сидела рядом с Екатериной под старыми соснами и не могла произнести ни слова.

* * *

Екатерина не знала, имеет ли она право радоваться тому, что Агата все же решила остаться с ними.

Екатерине это было нужно – взгляд человека со стороны, свежее дыхание в расследовании. Но понимала ли сама Агата, на какой риск идет? Она и так натерпелась, ее жизнь за считаные недели перевернулась с ног на голову. Она заслужила покой, а в итоге осталась здесь, с ними.

– Ты опять витаешь в облаках, – заметил Ян. – А должна думать о другом, мы никогда еще не были так близки к Руслану.

Может, он и не был готов к тем чудовищным убийствам, что произошли из-за его наводки, но сожаления точно не испытывал. После разговора с полицией Ян остался самим собой: непроницаемо жизнерадостным и закрытым ото всех. Он пришел на встречу в легких белых брюках, немыслимого цвета балахоне и шлепанцах на босу ногу. Хиппи из семидесятых, не меньше.

– Для кого ты устраиваешь этот маскарад? – поинтересовалась Екатерина.

– Для себя.

– Только для себя? Меня ты не обманешь, Агату – тоже.

– Хорошо, потому что это не обман, – широко улыбнулся Ян, и в этот миг казалось, что на свете нет человека беззаботнее. – Я выгляжу так, как мне хочется. Но для встречи с Русланом Савиным постараюсь принарядиться, если ты настаиваешь.

– Погоди готовиться к встрече, его еще нужно найти!

Досье Агаты сохранилось почти полностью, однако там не было ничего важного – кроме того, что Гриценко считал ее особенной, хотя врачи это не подтверждали. Но Дмитрий Гриценко, при всей своей одержимости, умел отделять зерна от плевел. Он слишком долго работал с «особенными» людьми, чтобы допустить грубую ошибку.

Впрочем, даже если он прав, талант Агаты не опасен ни для нее, ни для окружающих, чего не скажешь о Руслане. От его личного дела осталось немного, одна смятая, частично сгоревшая страница. Ту часть, где были описаны его способности и навыки, огонь уничтожил. Но сохранились пометки, сделанные рукой Гриценко: «Очень опасен», «Не доверять» и «Есть компромат, видео, убийство».

Когда Екатерина прочитала последнюю фразу, ее словно током ударило. Не было подтверждения, что речь идет об убийстве Нины, но она чувствовала: все верно. Когда она проводила собственное расследование, ей сказали, что камеры наблюдения магазина напротив могли заснять момент убийства, однако в тот день они были сломаны.

Что если это или ошибка, или преднамеренная ложь? Что если Руслан решил подстраховаться? На случай, если заказчик преступления начнет убирать свидетелей, у него будет компромат.

Так что им теперь даже не нужно ловить Руслана! Достаточно получить эту запись, и тогда Екатерина докажет миру, что она невиновна… Нет, не миру даже, она докажет своей семье, что ее просто оклеветали. Она и все остальные наконец узнают, кто расправился с несчастной Ниной!

Это будет непросто, конечно, но если Ян и Агата помогут ей, все получится.

– Найдем, – заверил ее Ян. – Судя по записям Гриценко, он обосновался в Москве. И если бывший заказчик не успел его предупредить, а это вряд ли, он никуда от нас не денется. Его поимка – вопрос времени.

Ее имя было в программе вечера, такое необычное и красивое. Виолетта Лис с танцевальной миниатюрой. Не танцем, нет, здесь обычных танцев не признавали. Это ведь не концерт, это выступление пластического театра. Слова заменяют движением, зато программка похожа на маленькую книгу, рассказывающую, что происходит на сцене.

Руслан не собирался читать все это, его не привлекало такое искусство. Ему просто нравилось смотреть на девушку, легко скользившую по сцене. Она, вне всяких сомнений, была хороша. Тонкая ивовая веточка, настолько гибкая, что казалось, будто она не может сломаться. Светлая куколка из тончайшего бело-розового фарфора. Маленький хрупкий эльф с огромными голубыми глазами и льняными, коротко постриженными волосами.

Она сливалась с музыкой, становилась с ней единым целым. Она вдыхала мелодию, как воздух, и кружилась по сцене, едва касаясь босыми ногами пола. Виолетта не пыталась впечатлить зрителей, она жила этим странным танцем, в котором не было ни одной паузы. Одно ее движение перетекало в другое, и в этом была магия, которая не позволяла оторвать взгляд от сцены.

Иногда Виолетта была серьезна, иногда прикрывала глаза и улыбалась. Для нее это и правда было представлением, которое кто-то, может, и понимал. Но для Руслана танец оставался танцем – одним из самых честных языков мира, на котором невозможно лгать.

Виолетта танцевала среди воздушных белых полотен, развешанных на веревках над сценой. Иногда в ее руках оказывались то лента, то шарф, то букет цветов, но никто не мог сказать, где она их брала. Ее одежда тоже была белой – простое платье до колена, которое, казалось, могло сделать танец пошлым, стоило Виолетте хоть раз двинуться неправильно. Но она не была на это способна, ей проще было прекратить дышать, чем допустить ошибку.