Дункан пристально всматривался в волнистое стекло окна «Кофейного дома Ллойда». Рэндолл сидел там, как всегда в это время дня, и слушал новости, которые приносили сюда служащие судоходных компаний, моряки, купцы, торговавшие привезенным товаром.

Пару минут Уолпол стоял у входа в нерешительности. Голова болела, кофе хорошо бы ее излечил, но нужно было завершить то, что он начал прошлой ночью.

Пришло время вонзить в сердце Наставника скрытый клинок иной ковки, который он почувствует только тогда, когда будет слишком поздно. Но для этого Дункан Уолпол должен правильно сдать карты.

Рэндолл поднял голову, завидев вошедшего Дункана, его седая бровь удивленно дернулась.

– Доброе утро, Дункан, – сказал Рэндолл. – Ты, похоже, трезвый.

– Да, – подтвердил Дункан, – но я хочу кофе. Я обдумал то, что ты мне вчера сказал. И решил, что ты прав. Нельзя останавливаться на достигнутом. Нужно постоянно стремиться к совершенству. И если я могу чему-то научиться у А-Табая и помочь братству… я должен это сделать.

Что-то похожее на симпатию тронуло жесткое лицо Филлипа Рэндолла.

– Я догадываюсь, Дункан, как непросто тебе было справиться со своей гордыней, – почти добродушно сказал он.

Он жестом подозвал слугу, который принес еще одну чашку и наполнил ее дымящимся густым черным кофе.

Человек, предавший Кредо, с наслаждением взял в руку чашку и улыбнулся.

– С кофе жизнь становится легче.

Регрессия: Константинополь, 1475 г.

Восьмилетний Юсуф Тазим смотрел на порт Константинополя с раскрытым от удивления ртом и круглыми, как блюдца, глазами.

Это было путешествие, полное чудес: вначале они добирались от Бурсы, где он родился, до этой переправы, а потом плыли по бескрайнему водному пространству. Никогда раньше он не уезжал от дома дальше чем на одну милю.

Его мать, Налан, стояла рядом, улыбалась и обнимала сына за худенькие плечи.

– Вот видишь, я же тебе говорила, что в Константинополе много интересного, не то что в Бурсе.

Три дня назад она вернулась домой – стройная, сильная, но вдруг ставшая неловкой от напряжения – и сказала, что им нужно немедленно ехать в Константинополь. Это было неожиданно и странно, и ему сделалось страшно, он не хотел уезжать из дома.

Они жили с мамой вдвоем. Отца Юсуф никогда не видел, и все расспросы о нем были бесполезными, мама каждый раз лишь уверяла его, что отец не хотел оставлять свою жену и сына, но просто не может к ним вернуться.

Мама рассказывала ему, каким отец был добрым и как он весело смеялся. «Ты на него очень похож, дитя мое», – часто повторяла Налан, и ее глаза светились счастьем и почему-то грустью.

Однако сейчас ее глаза сияли ничем не замутненным светом. Что бы ни заставило ее спешно покинуть Бурсу, казалось, оно навсегда осталось позади.

– Ты рад, мой львенок, что приехал в такой большой город?

Юсуф обдумывал ответ, глядя на приближавшийся берег, на высокие, разноцветные здания, гордо устремленные к голубому небу. Он помнил, как мама говорила, складывая их скромные пожитки, что уезжают они недалеко и он всегда сможет вернуться, если захочет.

Ему не хотелось думать о скорых сборах и о вызвавшей их причине. Когда паром приблизился к берегу, причальные канаты застучали по палубе, а крохотные фигурки кинулись закреплять их, к Юсуфу вернулось свойственное ему от природы благодушие и он кивнул:

– Да, рад.

В сознание Эмира проник женский голос, четкий и сосредоточенный. Звучал он приятно, но истинного сочувствия в нем не было. И чем больше Эмир вслушивался в него, тем сильнее болела голова.

– Ничего важного нам это не дает. Мы знаем, что в детстве он был задира и бунтарь, но в большие передряги не попадал; похоже, был слишком юн для этого.

– Я бы не стал принимать в расчет возраст, – это был уже мужской голос. Сухой, отрывистый, деловой. – Очевидно, что-то важное произошло в первый год его жизни здесь.

Эмир не хотел этого слышать. Каким-то образом он знал, что это опасно, знал, что это может привести к…

– Можешь точней определить дату?

– Да, подожди немного. Готово.

Бурса была вторым по величине городом Оттоманской империи, поэтому Константинополь, или Константинийэ, или Истамбул, как его недавно начали называть, не ослепил мальчика своим блеском и великолепием, как мог бы, родись он в какой-нибудь маленькой деревушке. Он изучил все его улицы и закоулки, тоннели и площади; и знай его мать, в каких местах он бывает, ей бы это не понравилось. Но, при всей величине и шумности Бурсы, Истамбул был столицей Оттоманской империи, а это многое значило.

В этом центре деловой активности перемешались торговцы и моряки, путешественники и владельцы постоялых дворов, наемники и нищие, создавая шумную, красочную, благоуханную и волнующую мозаику. Город принимал – точнее говоря, притягивал к себе – людей из всех социальных слоев, представителей разнообразных культур и религий.

Юсуф знал, что мама умеет готовить самые вкусные в мире сласти. В Бурсе, где она работала на рынке, ее кемальпаша – десертные шарики, размером с грецкий орех, из несоленого овечьего сыра, муки, яиц и масла, сваренные в лимонном сиропе, – не знала себе равных. И мальчик не удивился, когда один из местных торговцев – жизнерадостный толстяк по имени Бекир бин Салих, – едва надкусив шарик, сразу же принял ее на работу.

Юсуф, как это было и в Бурсе, помогал маме закупать продукты для приготовления сластей, зазывал покупателей и разносил клиентам по всему городу завернутые в ткань лакомства. Иногда он выбирал… иные дороги, чем большинство горожан, предпочитая ходить не по городу, а под или над ним.

Однажды, во время одного из таких увлекательных путешествий, когда он обезьяной вскарабкался на крышу, откуда открывался потрясающий вид на город, он заметил нечто странное. На некоторых крышах возвышались крепкие шесты с привязанными к ним веревками, которые тянулись от высоких зданий к более низким. Для чего они здесь? Обычно веревки натягивали для сушки белья либо для развешивания флажков. Но эти были такими толстыми и крепкими, что могли легко выдержать вес взрослого мужчины. Он это проверил, перебравшись на руках с одной крыши на другую. Кто же натянул эти веревки? И для чего? Юсуф думал об этом каждый раз, когда смотрел на крыши.

Но были вопросы поважнее натянутых веревок. Время шло, и для Юсуфа стало очевидно, что, хотя матери удается зарабатывать на еду, денег все же у нее меньше, чем было в Бурсе. Продукты для приготовления сластей в Истамбуле стоили значительно дороже, и подходящий сыр найти было не так-то легко. Он уже вырос из той одежды, что они привезли с собой, а на новую денег накопить не удавалось.

Несмотря на то что Юсуф начал быстро расти, он все же выглядел младше своего возраста, был тоненький как прутик и с легкостью сновал в густой толпе на Большом базаре и прочих местах. Везде было много беззаботных ротозеев, прятавших деньги в рукавах или кошельках на тонких кожаных тесемочках, срезать которые можно было в одно мгновение. Каждый вечер он приносил матери пригоршню монет и уверял, что заработал их, исполняя акробатические трюки на улице, зазывая покупателей в лавку Бекира, или получил в награду от щедрого клиента за быструю доставку сластей.