Эллен Кэй, сцепив руки в замок, молча стояла в окружении нескольких старейшин и смотрела на Софию. София вспомнила, как они вместе стояли в соборе и наблюдали за Аланом Риккином, внимательно рассматривавшим Яблоко Эдема.

«Ваше время еще придет, дитя мое».

– Воздадим славу не себе, но будущему, – произнесла Эллен Кэй.

Никто не остановил Софию, когда она направилась к выходу в сопровождении Макгоуэна, который одним своим недружелюбным взглядом заставлял толпу расступиться.

За пределами Тамплиер-Холла город жил своей обычной жизнью. И люди не догадывались, как разительно все изменилось. Но очень скоро они об этом узнают.

София услышала приближавшийся вой сирен и собрала волю в кулак. Впереди много дел. Сейчас начнется осмотр места происшествия, допрос свидетелей. Будет сфабрикован и представлен прессе правдоподобный рассказ о трагической гибели исполнительного директора «Абстерго индастриз» Алана Риккина.

София подняла голову и посмотрела на темное вечернее небо: сквозь густую серую пелену не пробивалась ни одна звезда, не видно было ни одного силуэта облака. Она обвела взглядом крыши домов. Где-то там прятался человек, который мог стать ее любовью, но стал врагом.

Но ничего, тамплиеры найдут его.

Найдут их всех.

Ассасин стоял на крыше здания. Внизу текла Темза. Темнота ночи окутывала его. Он снял мантию тамплиера, выполнившую свою роль маскировки, и остался в длинном темно-синего цвета шерстяном платье ассасина, хорошо защищавшем от холода лондонской поздней осени.

Он был не один. Рядом с ним на крыше стояли его братья и сестры. Их было много. Ассасин заметил на небе силуэт большой хищной птицы. Орел? Возможно. Вполне возможно.

Он мог смотреть глазами птицы.

И в каком-то смысле он мог летать, как ему мечталось в детстве.

Каллум Линч глубоко вдохнул, раскинул руки и спрыгнул.

Натана дважды стошнило, пока он находился в своем блоке. Все его существо сопротивлялось возвращению в машину, в железные тиски руки. Он не хотел видеть незабываемо-прекрасное, немного печальное и вместе с тем непреклонное лицо Софии Риккин, перед тем как его в облике ничтожного ассасина Дункана Уолпола уносит в водоворот насилия и страстей.

Но еще меньше Натан хотел превратиться в одного из тех несчастных обитателей «комнаты беспредельной пустоты». И поэтому на этот раз он согласился отправиться в машину добровольно. София улыбнулась и сказала, что рада решению Натана по доброй воле войти в «Анимус», заверив, что потребуется всего несколько регрессий и на этом все закончится.

По лицу Натана текли слезы, когда он кивал головой в знак согласия.

«Я ненавижу его. Ненавижу Дункана Уолпола. Ненавижу, как он обращается с людьми, ненавижу его отвратительное высокомерие и жадность.

Я ненавижу его, потому что он слишком похож на меня.

Я хочу быть лучше».

Регрессия: Лондон, 1714 г.

Голова раскалывалась, словно внутри кто-то колотил молотом по наковальне. В этом не было ничего необычного. Так Дункан Уолпол чувствовал себя практически каждое утро. Он знал, что единственное спасение в том, чтобы вывалиться из постели – иногда в прямом смысле этого слова – и отправиться в кофейню Блейка. Кофе, густой и мутный напиток, недавно вошел в моду, и Уолпол любил повторять, что не знает, что с ним делать: выпить, обмакнуть в него перо и писать письмо или просто вылить в ночной горшок. Но несколько глотков горячего, бодрящего и уже вошедшего в привычку напитка делали голову ясной, и он целый день мог заниматься делами как Ост-Индской компании, так и ассасинов.

Лондон славился тремя тысячами питейных заведений, у каждого было свое лицо и своя клиентура, и не раз Дункан узнавал там нечто полезное для обеих организаций, на которые работал. Разделавшись с делами, он снова возвращался к выпивке и визитам в здешние бордели.

Иногда, что было весьма удобно, и горячительные напитки, и любовь подавали в одном месте. Ему нравились эль и шлюхи в таверне «Английская роза» в Ковент-Гардене. Там было и дополнительное развлечение, к которому Дункан испытывал пристрастие, – в отдельной комнате в подвале проводились петушиные бои. Конечно, не такие захватывающие, как травля привязанного быка собаками[18], но хоть какая-то кровавая забава, пока в одной руке держишь кружку эля, а другой рукой обнимаешь девку.

Стук в дверь вонзился в виски острыми иглами, и Дункан зашипел от боли.

– Пошел прочь! – заорал он и снова поморщился, оглушенный собственным голосом.

– Простите, сэр, вам сообщение, – сказал за дверью детский голос.

Дункан застонал, узнав голос. Он с трудом поднялся, моргая и щурясь от слишком яркого, несмотря на закрытые ставни, света. Он посидел на краю кровати, сообразив, что вернулся ночью в таком бессознательном состоянии, что забыл снять кюлоты. Из кучи монет на небольшом изящном столике он взял одну, приложил к разламывавшейся от боли голове, кое-как дошел до двери и открыл ее.

Джеффри, скорее всего, не догадывался, кем был и чем занимался его хозяин. И это его незнание сохраняло ему жизнь. Все, что следовало знать мальчишке, – это то, что ему хорошо платят и требуют за эту плату самую малость – доставлять сообщения и пакеты.

Джеффри был восьмилетним парнишкой с сияющими голубыми глазами и белокурыми локонами. Именно такими принято изображать ангелочков на живописных полотнах и фресках. В больной голове Дункана вяло ворочалась мысль: понимает ли Джеффри, что ассасины так много платят ему потому, что желают уберечь его от общения с другими мужчинами, безбожно падкими на такую ангельскую внешность?

«Не позволяй клинку поразить невиновного» – одно из правил Кредо ассасина. И уж коли такое правило существовало, Дункан его соблюдал. Хотя он уже не был таким идеалистом, как десять лет назад, когда присоединился к братству, но, глядя на мальчика, был рад существованию такого правила. Дети не заслуживают той жестокости, с какой Лондон – и вообще весь мир – иногда с ними обращается.

– Простите, сэр, что разбудил вас, но вам передали сообщение и сказали, что оно очень важное.

«Рэндоллу важно знать все, даже в какое время один из его ассасинов справляет малую нужду», – подумал Дункан, но вслух ничего не сказал. Для этого требовались силы, а их у него в данный момент не было, поэтому он просто кивнул, привалился к дверному косяку и махнул мальчишке рукой, чтобы тот продолжал.