Заглянул я в кладовую, а там, мама дорогая, всего навалом. Будто я снова попал в приснопамятный «Торгсин». Помните, были такие магазины?

— Помню, — задумчиво сказал кто-то. — Я даже был в таком один раз. Году в тридцать пятом, меня отец водил туда посмотреть. Хорошо тогда советская власть с иностранцами торговала.

— А твой отец что, богачом был? — заинтересованно спросил еще один боец.

— Куда там! — отмахнулся разговорившийся солдат. — Купил четверть фунта самых дешевых конфет за огромную сумму, и мы ушли. Потом мать его целый месяц пилила за эту экскурсию.

— Понятно, — подвел черту Костя. — Мне кажется, что и сейчас есть такие магазины, только теперь они называются как-то по-другому. Коммерческие, что ли? Сейчас уже и не помню. Когда мы шли по Москве, я видел похожие витрины, где было все, что душе угодно. Не то что в остальных лавках, где было шаром покати. Ну, так вот. Смотрю, посреди кладовой стоит клетка с живой курицей. Я спрашиваю у офицера:

— На сколько человек готовить?

— На шесть, — отвечает. — Будет маршал, двое или трое сопровождающих, наш комполка и начштаба.

Я не стал мудрить. Свернул голову курице и слил кровь. Ощипал, опалил и выпотрошил. Затем положил ее в пятилитровую кастрюлю, и на огонь. Как вода перекипела, добавил картошки, морковки и все остальное. Вот суп и готов. Потом я вынул вареную птицу и положил на противень. Сунул в духовку и запек до румяной корочки.

Тут прибегает ординарец, бледный, как смерть. Увидел, что у меня все готово, облегченно вздохнул и шипит:

— Маршал приехал! Неси все в столовую!

Перелил я варево в красивую фарфоровую супницу и принес в большой зал. Водрузил на стол. Смотрю, входит маршал. Как положено, я отдал ему честь, он просто кивнул. Я повернулся кругом и выскочил через другую дверь и на кухню. Потом пришел ординарец с пустой посудой и сказал, что Жуков похвалил мой суп. А чего бы он ему не понравился? Там все как надо было сделано. Так, как меня моя мама учила.

Короче говоря, маршал уехал, а наш полк бросили в бой. Вот тут и врезал по нам Гудериан так, что только пух и перья от нас полетели, что от той курицы. Да только сбить нас с позиций немцы так и не смогли. Обошли с обеих сторон и двинулись дальше на Москву. А мы оказались в окружении. Долго потом к своим пробивались, но все же вышли.

На следующий день нагрянули особисты и взяли всех в оборот. Генерал наш не вынес такого позора и застрелился. Остальных разжаловали и загнали в штрафбат. Потом я попал в плен. Добрался до Германии. Тут наши пришли и освободили, теперь вот опять штрафбат. — Костя посмурнел и достал потертый кисет. Свернул самокрутку и закурил.

Никто больше не проронил ни слова. Бойцы немного посидели и принялись укладываться спать. Григорий устроился на своем месте и вновь оказался рядом с балагуром. Парень не удержался и задал вопрос, который уже давно не давал ему покоя:

— По-моему, на кисете написано не твое имя?

Костя достал видавший виды небольшой мешочек и показал его соседу. Тот прочитал вышитые гладью буквы: «Любимому мужу Алексею от жены Нины».

— Так уж получилось, что пока мы были в окружении, я подружился с этим парнем. — Костя кивнул на кисет: — И мы договорись, что если один из нас погибнет, то второй найдет его родных и сообщит им о гибели товарища. Так вот, в том же октябре кухню мою разбомбило, и меня перевели в пехоту. Потом наше отделение послали в разведку. Мы прошли по намеченному маршруту, все тщательно проверили — немцев нигде нет.

Повернули и двинулись назад, а на обратном пути нарвались на засаду. То ли фашисты нас сперва не заметили, то ли они подошли к этому месту уже позже того, как мы там были, неизвестно. Одним словом, начался бой. На наше горе, их оказалось раза в три больше. Так что фрицы взяли нас в клещи. Да еще и сзади в тыл ударили. Деваться нам было некуда, и пришлось пробиваться вперед.

Мы потеряли половину людей, но с огромным трудом все-таки вырвались из ловушки. Вроде бы уже совсем от немцев оторвались, и тут шальная пуля попала Леше в живот. Все остальные, и я в том числе, к тому времени тоже были ранены, но еще кое-как передвигались. Однако, сам понимаешь, тащить его на себе уже не могли. Он сразу это понял и сказал: «Уходите! Я вас прикрою!»

Я оставил ему запасную обойму, и мы ушли. Все прекрасно понимали, что если он даже и не попадет немцам в руки, то все равно не сможет дождаться нашей помощи. Слишком холодно было в тот день. Да и тяжелая рана не оставляла ему никаких шансов на то, чтобы выжить. Прощаясь, он передал мне кисет и напомнил о моем обещании. Так я с тех пор и ношу его с собой. Надеюсь, что смогу найти родных Леши и передать им последние слова друга. — Костя спрятал мешочек с махоркой в карман. Повернулся на бок и уснул.

Так они и ехали день за днем, пока однажды все не проснулись среди ночи от резкого толчка. Штрафники вскочили с мест и поняли, что поезд не двигается. Оказавшийся у окошечка первым, Григорий выглянул наружу и увидел, что состав замер на длинном, плавном повороте железной дороги. Причем он изогнулся таким образом, что из каждого вагона был виден практически весь их состав. От паровоза впереди до тормозной площадки в самом хвосте.

Парень удивился, мол, почему застряли в чистом поле? И тут он вдруг увидел, что одна из теплушек, находящаяся в середине эшелона, сильно дымится. Видимо от тряски на стыках изношенных рельсов, дверца «буржуйки» открылась. Наружу выпали угли, и от них загорелись доски пола. Скорее всего, все хозяева крепко спали и прошляпили пожар. Хорошо, что еще другие люди вовремя заметили пламя. То ли особисты, то ли кочегары выглянули на повороте в окно и увидели огонь, пробивающийся сквозь доски вагона.

Одним словом, паровоз срочно остановили. Охранники схватили пенные огнетушители. Выскочили из своих вагонов и бросились к теплушке. Отомкнули замок и откатили дверь в сторону. Изнутри тотчас повалили клубы едкого дыма, а следом горохом посыпались полуживые штрафники. Содрогаясь от надрывного кашля, бойцы мешками падали на землю. Страшно хрипели и в приступе сильного удушья остервенело царапали свое горло ногтями и разрывали одежду на груди.

Энкавэдэшники открыли запоры ближайших вагонов, и общими усилиями штрафников и охранников вскоре удалось потушить пламя. К тому времени надышавшиеся дымом люди немного пришли в себя. Вертухаи провели перекличку, и выяснилось, что не хватает одного бойца. Они залезли в вагон и вытащили из-под нижних нар задохнувшегося человека.

Григорий сразу узнал этого низкорослого и щуплого, как подросток, солдатика. За весьма хрупкое сложение и невеликий рост этого паренька хорошо знали все штрафники и прямо в глаза называли его «сыном полка». Видимо, когда начался пожар, он проснулся от шума. Испугался огня и забился в самое, как ему показалось со страха, безопасное место. Там он и задохнулся.

Суматоха вскоре закончилась, и все погрузились в вагоны. Сильно кашлявшие погорельцы залезли в свою еще местами дымившуюся теплушку. Туда же занесли и тело погибшего бойца. Охранники закрыли замки, и поезд как ни в чем не бывало покатил по своему маршруту. На первой же крупной станции особисты сдали труп местной милиции, и эшелон пошел дальше, на восток.