Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не будь притворой, Барбара, ты же рада.
— Это несправедливо. Почему я должна быть рада, что моя лучшая подруга расстроена?
— Вовсе я не расстроена, Барбара. Как ты думаешь, мы можем с тобой пожить в одной квартире?
— Конечно, можем, начну поиски прямо сейчас.
— Отлично. И вот еще что, Барбара, могла бы ты предупредить папу и маму?
— Конечно, что именно мне им сказать?
— Что я возвращаюсь домой. — Фиона удивилась: что здесь может быть неясного.
— Да, но ты знаешь, как люди этого поколения любят задавать вопросы… — начала Барбара.
— О, да пусть себе спрашивают, — небрежно бросила Фиона.
Томас проводил Эльзу в ее гостиницу и поцеловал в щеку.
— Schlaf gut, — пожелал он.
— Вы учите немецкий, чтобы произвести на меня впечатление? — улыбнулась она ему.
— Нет, Эльза, думаю, ради того, чтобы произвести на вас впечатление, придется сделать гораздо больше, чем просто сказать «Спокойной ночи», — промолвил он грустно.
— Например? — спросила она.
— Придется стать нетерпимым и рьяным. Мог бы попытаться, но на это уйдет много времени.
— Оставайтесь таким, какой вы есть, поверьте, Томас. Увидимся завтра в полдень в гавани.
— Вы к тому времени еще не уедете в Германию?
— А вы — обратно в Калифорнию?
— Спокойной ночи, прекрасная Эльза, — попрощался он и отвернулся.
Фиона была уже в номере Эльзы и паковала вещи.
— Перед тем как ты что-то скажешь, хочу извиниться. Я вела себя с тобой совершенно глупо, пытаясь одолжить денег и все такое, — начала Фиона.
— Это не имеет никакого значения, но и я была слишком резка и груба с тобой, извиняться надо мне.
— Теперь это не важно. С Шейном покончено. Я уезжаю обратно в Дублин. Вдруг я представила, какое меня с ним ждет будущее, и оно оказалось бессмысленным и печальным. Полагаю, ты сказала бы или подумала, что это была не настоящая любовь, если прошла так быстро.
— Нет, это была настоящая любовь, — успокоила ее Эльза. — Но, как ты поняла, она закончилась, и это сильно облегчит тебе жизнь.
— Я не для того отказалась от него, чтобы облегчить жизнь! — воскликнула Фиона. — Просто вдруг увидела его в другом свете, так, как видели его все вы. И тогда уйти стало совершенно нетрудно. Конечно, ужасно сожалею, что он оказался не тем, за кого я его принимала. У тебя совсем по-другому.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, потому что Шейн только терпел мою привязанность, а Дитер умоляет тебя вернуться, обещая измениться ради тебя. Вот это настоящая любовь.
Эльза ничего на это не сказала.
— Что именно заставило тебя уйти от Шейна? — спросила она.
— Думаю, в его тоне было какое-то равнодушие. Я увидела, что ему все равно.
— Знаю, о чем ты, — медленно кивнула Эльза.
— Ты не можешь знать! Твой парень перед тобой на коленях, умоляет, чтобы ты вернулась. Это совершенно другое!
— То, что ты сказала о тоне голоса, абсолютно сходится. Пойду на балкон посмотреть на море. Присоединишься ко мне?
— Нет, Эльза, я устала. Дорога в Афины и обратно… За один день резко сменила свою жизнь. Хочу выспаться.
Эльза сидела на балконе очень долго, глядя на лунный свет и море, потом вернулась в комнату. Взяв бумагу, она стала писать письмо, которое собиралась отослать факсом на следующий день.
Моя дорогая Ханна,
ты всегда была таким замечательным и самоотверженным другом для меня. Ничего не просила и всегда была готова выслушать. Как оказалось, мысль приехать сюда была очень правильной. А еще лучше, что мы с Дитером встретились здесь, и теперь я могу принять решение, которое основано не на фантазиях, а на фактах. Я все еще не уверена, что делать. Но еще несколько дней на этом безмятежном острове все прояснят. Сегодня я услышала две вещи. Одну от американца, который говорил о преодолении. Он бросил случайно, что любовь можно преодолеть, как выздороветь после коклюша. Не знаю, прав ли он. Потом одна ирландка сказала, что мне повезло, потому что Дитер обещал измениться ради меня. И я подумала, почему мы стремимся изменить людей. Надо либо любить их такими, как они есть, либо уйти.
Теперь уже поздно, и я пишу это при лунном свете. Я размышляла о своей жизни с Дитером так, как никогда прежде. Это было сложное бегство. Было от чего бежать. Отец бросил нас, когда я была совсем ребенком, и я всегда надеялась, что он свяжется со мной, если увидит по телевизору, но этого не случилось. Мы с матерью никогда не были близки, возможно, потому, что слишком одинаковые, вечно стремились к совершенству.
Но за недели моих странствий я узнала, что безупречной жизни не бывает, поэтому не стоит искать. Я повстречала много людей в этом путешествии, у которых проблемы гораздо серьезнее моих. Странно, но это меня успокоило.
И я думала о тебе, Ханна, и о твоем счастливом браке с Иоганном. Когда вы поженились пять лет назад, я сказала, что в нем нечего менять.
Я ужасно завидую тебе, моя дорогая, самая дорогая подруга.
Люблю тебя,
Эльза.
Мириам Файн приготовила комнату Дэвида, купила новое пуховое покрывало и занавески в тон, развесила темнокрасные полотенца.
— Они смотрятся очень мило и мужественно. Надеюсь, ему понравятся, — сказала она.
— Не суетись вокруг него, Мириам, ему не нравится суета, — произнес отец Дэвида.
— И ты советуешь мне не суетиться? А что сделаешь ты? Да, что будешь делать ты, когда он войдет в эту дверь?
— Не сделаю ничего, что бы расстроило его.
— Начнешь говорить с ним об ответственности. Если его что и расстроит, так именно это!
— Нет. Не стану говорить об ответственности. По крайней мере, он наконец-то взялся за ум и бросил эти сумасшедшие идеи.
— Он возвращается, потому что ты болен, Гарольд. Он сам об этом догадался. Ты видел письмо, которое я ему послала. Ни словом не обмолвилась в нем. Ни единым словом.
— Мне не нужна его жалость. Не приму никакой жалости. — Глаза его наполнились слезами.
— Но от любви его ты не откажешься. Гарольд, в конце-то концов, именно поэтому он и возвращается, что любит тебя.
Отец Фионы повернул ключ в замке. В конторе день сегодня был тяжелый и длинный. С его пятидесятилетнего юбилея прошла неделя. Чувствовал он себя на восемьдесят пять. Плечи затекли и ныли. В конторе были молодые сотрудники, наступавшие ему на пятки. Вполне возможно, что ему удастся продвинуться еще раз по служебной лестнице.