– Ты приехала за ним?

– Мои амбиции так далеко не заходят… Если удастся с ним поговорить, это уже будет маленькой победой. Он у тебя?

– Нет, должен быть на пляже. Пойдем.

Мы шли рядом, касаясь друг друга, вскоре его рука стала искать мою, они несколько раз осторожно встретились, после чего наши пальцы переплелись. У нас не получалось противостоять взаимному притяжению. Улицы старого города пахли весной, лето было совсем близко. Бесцельно бродили первые в сезоне туристы, группками прогуливались подростки, у которых закончились занятия, на их лицах уже расцветали первые улыбки каникулярных романов. Я не понимала, жарко или холодно, небо было голубым, чистым, без единого облачка, но по-прежнему дул слабый холодный ветерок, от которого покрываешься гусиной кожей, несмотря на пригревающее солнце. Мы с Пакомом прошли через ворота Порт-де-Бе, постояли, облокотившись о парапет над пляжем. Это был пляж Бон-Секур, с бассейном с морской водой, где можно плавать, не боясь течения, и откуда при отливе можно дойти пешком до острова Гран-Бе. Наши глаза встретились и одновременно, единым движением поднялись к крепостной стене, к тому месту, где мы впервые поцеловались. Я уткнулась лицом в его плечо, его голова опустилась на мои волосы. Мой взгляд терялся где-то вдали, я разрывалась между животной потребностью вернуть себе сына и жгучим желанием прожить каждое мгновение с Пакомом, как если бы оно было последним, и интуиция подсказывала мне, что к этому все идет. Мое внимание привлек силуэт, который я бы узнала из тысячи. Он сидел на песке, в наушниках, лицом к морю. Я инстинктивно наклонилась в ту сторону.

– Иди к нему, – прошептал Паком.

Он подбадривал меня, но странная, едва различимая грусть не покидала его лицо.

– А ты чем займешься?

– Пойду в “Четыре стороны света”. Мы с Николя собрались как следует поработать и пообещали друг другу, что не будем ругаться.

На его усталом лице прорезалась усмешка, и мне стало чуть легче.

– Будешь держать меня в курсе? – спросил он. – Позвони в любом случае – уедешь ты сегодня одна или вы уедете вдвоем.

– Похоже, ты предусмотрел все возможные сценарии…

Он покосился на Ноэ, погладил меня по щеке и ушел, не произнеся больше ни слова.

Я осторожно спустилась по крутой, засыпанной песком лестнице, ни на секунду не отрывая глаз от сына, пропитываясь звуками пляжа – приглушенными вскриками бесстрашных купальщиков, плеском брызг от прыжков с вышки в бассейн, звоном беззаботного смеха, скрипом катящихся по причалу тележек для лодок из школы парусного спорта. Я сняла обувь, погрузила ступни в холодный песок, еще не прогретый солнцем, и пошла не спеша, спокойно наслаждаясь тем, что передо мной мой сын. Я не представляла себе, как он меня встретит, но он был рядом, я видела его, и душа моя ликовала. Он пока не догадывался, что я здесь, и я пользовалась этим, чтобы наглядеться на него, на его профиль, на его жесты, на отрешенное выражение лица, на то, как он игнорировал посматривающих на него девочек. Меня поразила перемена, произошедшая с ним всего за неделю. Он повзрослел, стал более серьезным, более зрелым, что ли, более жестким. Это напомнило мне, как в детстве он ездил несколько раз на каникулы не со мной, а с родителями или сестрой. И после каждого его возвращения я расстраивалась и чувствовала себя виноватой, как если бы пропустила важные моменты в жизни сына, и будто не узнавала того, кого совсем недавно покрывала на прощание слезливыми поцелуями. И у меня возникало чувство, что упущенного не вернешь. Сейчас он не стал выше ростом, но он стал гораздо старше. Передо мной сидел настоящий мужчина. Мой сын – мужчина. Теперь я должна буду ежедневно повторять это себе. Происходит ли это у каждой матери? Неужели все просыпаются однажды утром, видят своего ребенка, и вдруг – неожиданное открытие: отныне с ним нужно общаться на равных, как со взрослым. То есть ты внезапно понимаешь, что твоего малыша больше нет и не будет, даже если для тебя он останется таковым до самой твоей смерти. Но у тебя больше нет права говорить и показывать ему это, иначе он оскорбится и будет еще активнее бороться за независимость.

Я прошла по пляжу и села рядом с ним. Я не смотрела на него, он не посмотрел на меня. Мы оба не отрывали глаз от моря и молчали. Обуздав безумное желание дотронуться до него, обнять, прижать к себе, как когда он был маленьким, я не пошевелилась. Почему-то я чувствовала, что нахожусь на его территории, и это чувство было даже острее, чем возле лицея. Уже хорошо, что он не накричал на меня, не потребовал, чтобы я немедленно убиралась. Что уж тут, не бывает маленьких побед, всякая имеет значение, каждый отвоеванный миллиметр связывающей нас нити стоит всего золота мира. Прошло много времени, потом он подтянул колени к груди и обхватил их своими большущими руками, словно стремясь защититься. Я позволила себе мимолетно приглядеться к нему, изо всех сил стараясь не быть слишком навязчивой. Воздух Сен-Мало пошел ему на пользу, он казался гораздо здоровее. Однако мое сердце сжалось, потому что его глаза были полны слез, готовых вот-вот пролиться, он с усилием глотал их, чтобы не поддаться слабости. Ноэ держал удар. Если он намеревался продемонстрировать мне силу характера, то ему это удалось.

Мое терпение было вознаграждено – он выпрямился и снял наушники. Я даже не заметила, как заговорила:

– Что ты сейчас слушаешь?

По-прежнему не глядя на меня, он протянул наушники. Я надела их. К моему удивлению, соул Эстер Филипс превратился в одуряющий рэп. Голос Расса был приятным, обволакивающим, хотя и агрессивным. Я дослушала Goodbye до конца, желая разобраться, что мой сын нашел в этой песне. Дурманящей, привязчивой. Потом вернула ему наушники.

– Вряд ли тебе особо понравилось, – пробурчал он, все так же не глядя на меня.

– Я оценила мощь исполнения, музыку, а слова действительно не очень…

Молчание. Долгое. Тяжелое. Наполненное под завязку противоречивыми эмоциями.

– Тебя Паком попросил прийти?

– Нет, я приехала сама.

Он с шумом втянул воздух, словно набираясь смелости. Повернулся наконец-то ко мне и долго сверлил меня гипнотизирующим взглядом.

– Зачем?

– Я твоя мама, что бы ни происходило и что бы ты мне ни говорил. Мне нужно было тебе об этом напомнить. Когда захочешь что-то обсудить, я буду на месте, я всегда буду на месте для тебя.

Он отвел глаза, стиснул челюсти.

– Я не могу.

Больно.

– Слишком больно, – продолжил он.

Я забыла о себе, все равно у меня нет выбора и придется удовольствоваться тем, что мне было даровано в эти несколько минут.

– Я оставлю тебя в покое и уеду в Руан. Что-нибудь придумаю, чтобы ты мог сдать экзамены, живя не дома, если тебя так больше устроит. Я свяжусь с Пакомом и сообщу, что у меня получится, тебе не придется даже со мной разговаривать…

Перед уходом мне оставалось сказать ему последнее, потом он опять будет один на этом пляже, но есть слова, которые он обязан услышать. О человеке, которого он должен помнить, который больше всех волновался о нем и любил его сильнее всех, не считая меня.