Я проделывала в “Ангаре” то же, что обычно, пыталась работать, как всегда, словно ничего не случилось. Поль осторожно наблюдал за мной, не навязываясь, а ожидая, пока я сама вернусь к нему. Что творится у него в душе? Я время от времени справлялась о его настроении, однако не получала убедительного ответа. Но я же не слепая и видела его замкнутое лицо. Мыслями он был где-то далеко, время от времени сотрудникам приходилось обращаться к нему по нескольку раз, чтобы он откликнулся. Когда почва уходила из-под ног, я бросалась к нему в кабинет, и мы сидели рядом, молчали, пили его отвратительный растворимый кофе, который согревал мне сердце, несмотря на мерзкий вкус. Сама по себе возможность быть вместе приносила нам некоторое облегчение. А потом я возвращалась домой. Пока я оставалась в агентстве, все было более-менее нормально, временами я даже почти верила, что Ноэ в Руане, что он занимается с друзьями, в лицее или в библиотеке. Стоило выйти из “Ангара”, и держаться становилось гораздо труднее. В полдень я обедала с Анной. Вечером ужинала у родителей, чтобы не сидеть дома за столом с маячащим передо мной пустым стулом Ноэ. Мама готовила что-нибудь вкусное, папа удерживался от замечаний, когда я выходила покурить, и ограничивался словами “моя любимая девочка”, произносимыми одновременно ворчливо и нежно. Они жутко тосковали по Ноэ, и я обрадовалась, когда они рассказали, что Ноэ прислал СМС с извинениями, подчеркнув, правда, что не мог не сбежать. От этих нескольких слов бабушке с дедушкой стало гораздо легче, они убедились, что внук не оттолкнул их окончательно.

Каждое утро Паком присылал мне фотографию, каждый вечер рассказывал, как прошел день. Ноэ много гулял, мало говорил, регулярно общался по телефону с приятелями и Жюстиной, повторял пройденное, играл на гитаре и перечитывал “Этих господ из Сен-Мало”. Сообщая мне об этом, Паком загорелся:

– Невероятно, он глотает эту книгу, совсем как я в его возрасте. Между прочим, Рен, этот роман изменил мою жизнь.

Бабушка дала его Пакому, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Ноэ, и он немедленно захотел стать одним из “господ из Сен-Мало”. Путешествия, Индия, специи и все остальное – логичное следствие этого увлечения. Ему не хватало только парусников, чтобы превратиться в судовладельца из золотого века пиратства. Его рассказ растрогал меня до слез. Этот страстный мечтатель, путешественник, завоеватель стал мне еще ближе.

– Вчера вечером мы проболтали несколько часов кряду, он хочет, чтобы я купил майну и назвал ее Какаду.

– Что-что?

Он даже не услышал мой вопрос.

– А сколько мы хохотали, представляя себе кое-какие сцены!

– Представляя что?

– Тебе не понять!

Установившееся между ними взаимопонимание радовало меня и одновременно вызывало беспокойство. Причем за обоих. Тема Николя пока оставалась табу, но как долго это продлится? Если я начинала выуживать информацию о нем, Паком уклонялся от ответа. Но ведь они должны общаться, так или иначе пересекаться, поскольку, судя по его словам, большую часть дня он проводил в “Четырех сторонах света”. Он считал, что Ноэ нужно время, чтобы прийти в чувство, и я была согласна с ним, но… Какое место потребует себе Николя, если он наконец-то опомнится? А он обязательно однажды опомнится. Как? Когда? Кто знает! Возможно, Ноэ получит тогда то, что всегда искал, сам того не подозревая. Но Паком… Что останется ему, когда Николя вступит в отцовские права? Наблюдая за Полем, который, возможно, никогда не оправится от нанесенного ему удара, я не могла не волноваться за Пакома.

Вот уже шесть дней, как я жила одна, без сына, и все эти дни моя семья и Поль нянчились со мной. Пора было это прекратить. Поэтому я отважилась провести вечер в одиночестве. Как перестать бояться пустоты, возникшей с уходом Ноэ? Легче сказать, чем сделать. Сидя в четырех стенах, я бродила по квартире, не находя себе места. Подошла к стеклянной двери на террасу. Стояла хорошая погода, самое начало лета, однако у меня не было желания выходить из дому. Я ничего не хотела, мне не к чему было стремиться, я чувствовала себя бесполезной. Я с трудом заставила себя немного поесть. Потом налила вина в надежде, что оно оглушит меня. После еды и вина я собралась вернуться на свой наблюдательный пост у выхода на террасу, но тут позвонили во входную дверь. Я не представляла, кто бы это мог быть. Обрадовало ли меня, что кто-то за меня волнуется и хочет составить мне компанию, пока не придет время свалиться в постель? Или я разозлилась на то, что мне не доверяют, не верят, что я смогу сама пережить все это? Как бы то ни было, мой вечерний посетитель проявлял нетерпение.

Звонок звенел снова и снова. В конце концов, вместо того чтобы обрадоваться, я разозлилась на заботу окружающих и поплелась открывать. Увидев, кто ко мне пришел, я напряглась еще больше, если такое возможно.

Я много чего могла предположить, но уж точно не то, что окажусь лицом к лицу с Элоизой. Вот, теперь еще и она свалилась мне на голову, а я так устала, и у меня нет ни малейшего желания оправдываться или бороться. Я, конечно, догадывалась, что в ее жизни произошли пугающие перемены, но я и так уже огребла по полной. Какое-то время мы стояли, уставившись друг на друга. Ни одна из нас не собиралась первой ослаблять бдительность. Она была в легкой куртке, с ключами и телефоном, зажатыми в руке, и можно было подумать, что она живет в двух домах отсюда и забежала на минуту к соседке. Никто бы не заподозрил, что она только что проехала три часа без остановки, чтобы заявиться ко мне. А ведь я могла бы предположить, что однажды она потребует объяснений. Я знала ее мало, но с самого начала поняла, что у нее сильный характер, и, главное, почувствовала в ней женщину, мать. Семья превыше всего! Элоиза, как и Николя, должна была считать меня предательницей. Однако, как ни крути, она радушно распахнула передо мной дверь их дома, поэтому было бы неприлично захлопнуть у нее перед носом свою. Ох, одному богу известно, как мне этого хотелось! Не вымолвив ни слова, я пошла в дом, оставив ей решать, последовать за мной или нет. Она замешкалась на пороге. Я взяла свой бокал и прислонилась к стенке гостиной. Ее глаза пробежались по комнате. Что ж, по сравнению с ее красивым богатым особняком мой скромный маленький дом матери-одиночки должен был показаться ей жалким, но это был мой дом, и она находилась на моей территории. Она стояла, обхватив себя руками, словно защищаясь или дрожа от холода. В какой-то момент она быстро пересекла гостиную и застыла перед “Театром Ноэ и мамы”, где было много фотографий маленького Ноэ. Она ошеломленно поднесла ладонь ко рту.

– Теперь у меня никаких сомнений, – прошептала она. – Николя не захотел показать мне фото, которое ты ему оставила.

Меня это не касалось – не моя забота.

– Зачем ты здесь? – холодно поинтересовалась я.

Она резко обернулась ко мне, лицо ее было злым.

– Ты еще спрашиваешь?! Да потому, что я живу в аду!

Я яростно вскинулась:

– Что ж, значит, нас там двое!

Мы снова смотрели друг на друга с вызовом, обе одинаково напряженные, каждая со своей сломанной жизнью.