хрена? — расстроено спросил он, а потом опустился на корточки и склонил голову. Сквозь пальцы закапала кровь.

Бывший повернулся ко мне.

Я пятилась, пока не уткнулась во что-то, позади загремело железо. Я шлепнулась прямо на груду металлолома и застыла под тяжелым взглядом Эмиля.

Несколько секунд, он бросал на нас бешеные взгляды, бродя по ангару — явно приглашая к выяснению отношений. Я настороженно следила за ним и старалась не дышать.

— Отвези ее домой, — наконец бросил он. — Чтобы я ее больше не видел.

Феликс встряхнул ладони, стряхивая кровь, шмыгнул носом и поднялся.

— Пошли, — кивнул он и подобрал очки. — Да не бойся ты. Видишь, успокоился.

Я прошла мимо Эмиля, не глядя в его сторону. Внутри было гадко и больно, но я старательно следила за лицом. С душой лучше разбираться наедине, а перед Эмилем нужно стоять с бесстрастным лицом.

— Забудем об этом, — сказал он, прежде чем мы вышли.

Нет, это совсем не извинения.

— Все путем, — ответил Феликс. — Мы понимаем, ты сейчас на взводе.

Как только я оказалась снаружи, то глубоко вдохнула теплый весенний воздух, чувствуя, как меня покидает напряжение. Как будто побывала в клетке со львом.

Феликс нацепил очки, по выражению лица я догадалась, что далеко не все «путем», как он сказал.

— Я этого дебила вырастил, а он мне по морде, нормально? Еще и уродом назвал, — с досадой вздохнул он. — Значит, сам виноват, что выросло, то выросло. Часто у вас так?

— Постоянно, — пробормотала я, чувствуя, что вот-вот заплачу.

— Ладно, поехали. Только у дуболомов тачку отожму… Отвезу тебя домой.

Я добрела до джипа охраны, плюхнулась на пассажирское сиденье и отрешенно уставилась вперед. Феликс поговорил с охраной, забрал ключи. Я наблюдала, как он вытирает разбитый нос и моет окровавленные руки, пристроившись с бутылкой воды у левого крыла.

— Да на тебе лица нет! — заметил он, когда устроился за рулем. — Если из-за нашего дебила, то совершенно напрасно.

Наш дебил. Вот как теперь это называется.

Неуверенная в голосе, я промолчала и отвернулась, глядя на отражение своего расстроенного лица в боковом стекле.

Я услышала скрип кожи, когда Феликс наклонился ко мне.

— Слушай, он реально тебя бил?

— Ага, — ответила я.

Я сглотнула, пытаясь справиться с собой, потом быстро провела ладонями под глазами. Ладно бил, к агрессии я привыкла, а вот к сочувствию нет.

Феликс вздохнул и выпрямился — я поняла это по шелесту кожаной куртки.

— Кто еще урод… Яна, — он положил ладонь мне на шею — прямо на выпирающий позвонок, пальцы были теплыми и еще влажными. — Как вампир и его брат, я бы хотел, чтобы вы были вместе… Но как мужик скажу, что тебе лучше найти кого-нибудь другого. Эмиль тебя недостоин.

Я усмехнулась, он понял смешок по-своему.

— Только не того парня, которого я у тебя во дворе бил. Слабоват.

— Спасибо, что заступился, — пробормотала я.

— Да ладно. Ты такая худая и маленькая, что сердце кровью обливается. Нечего тебе делать в его разборках. Ты очень красивая, грациозная, как балерина — легко кого-нибудь найдешь.

— Брось, — я повела плечом, пытаясь отгородиться от ладони, хотя было приятно.

Никогда не считала себя красивой. До уровня подружек Эмиля точно не дотягиваю.

— Не раскисай. Ты же крепкий орешек. Помнишь, как меня уделала? Замри, — передразнил он меня шипящим шепотом. — Думаю, что за пигалица приползла. А ты меня стрельнула, не побоялась.

Я опять усмехнулась — все еще невесело.

— Специально смешишь?

— Эмиль не стоит того, чтобы расстраиваться. Я его знаю. А сейчас он вообще дурной. Я с ним поговорю, чтобы он тебя не доставал.

— С ним не договоришься… Я тоже его знаю.

Феликс наконец убрал руку с моей шеи и завел машину.

— Эх, Яна, многого ты еще не понимаешь… Будет так себя вести, останется один. А нас одиночество быстро учит. Вампиры поодиночке не выживают. Вот мы уехали, пусть подумает, хочется ему так или нет.

Я молча рассматривала обочину. Эмиль подумает о своем поведении? Точно не про него.

— И еще… — продолжил Феликс. — Не думал, что буду жену вампира учить, что делать, если муж бросается… Видишь, что психует — садись и не спорь, он и отвяжется.

Что-то мне это напоминало: нашу семейную жизнь, когда я измочаленная постоянными скандалами переставала ему отвечать и правда — садилась на кровать и смотрела в пустоту, делая вид, что его здесь нет.

Он предлагает мне делать это добровольно?

— Прости, но вампирша сразу бы догадалась… — джип пополз по проселочной дороге, уверенно разгоняясь. Чужую машину Феликс не жалел.

— А я не вампирша, — парировала я. — Наверное, в этом и проблема.

Феликс неожиданно рассмеялся.

— Ты эту дурь из головы выброси! Эмиль тебе не говорил, что у нас была смешанная семья?

— В смысле? — я нахмурилась.

— Ну вот, мамка-то у нас как бы с придурью была. Нашла себе мужика из ваших. Отец у меня вампир, а отчим уже человеком был.

— Ты серьезно? — я прищурилась, пытаясь разобрать подвох. — И что, конфликтов не было?

— Еще какие. Она его как привела домой, мне он сразу не понравился. Я в прихожей спрятался, злюсь. Дождался, пока он из комнаты выйдет и покусал, чтобы к мамке не лез. Если че, мне тогда девять было. Она меня в угол, а сама смеется! Вот так… — вздохнул он.

— А потом что?

— А потом Эмиль родился. Он у нас и остался… А я привык со временем. Нормальный был мужик.

— Постой, — я нахмурилась. — Эмиль что, от человека родился? Мне он сказал, что не знал отца.

— Ага, — Феликс усмехнулся и приспустил стекло слева, словно ему нечем дышать. В салоне запахло пылью и сухой полынью. — Только если что, ты об этом не знаешь. А Эмиль то еще брехло. С детства такой, врет, как дышит. Когда родителей убили, я его еле нашел. Спрятался, ревет. Я спрашиваю: мамку жалко? Нет, говорит. Проще зубы выбить, чем «люблю».

Я какое-то время переваривала услышанное. Понимаю, почему Эмиль не сказал, что полукровка — он же считает себя безупречным… Но о семье почему? Впрочем, он вообще ничего не рассказывал. Не то, что о себе — даже о мелочах. О его планах все должны догадаться сами.

— А ты не видела, что у него кроме клыков еще целый набор острых зубов? Я думаю, это из-за того, что он смешанный. Типа мутанта. Хотя и так встречается…

— Видела, но, если честно значения не придавала.

— Ну вот. А с гонором он был всегда. И практичный до одури. Наверное, и девственность потерял