На эту сцену, которая происходила не в зале суда, а из-за соображений конспирации в помещении Департамента полиции (Мойка 12), цекисты давали выход своему «праведному гневу»:

Этот визит российской Фемиды, это проституирование юстиции будет чревато последствиями и является характерным для нашего времени. Наша Фемида всегда торговала собой, но негласно. 12 августа на Мойке в д. № 12 она заручилась желтым билетом (Знамя труда. 1907. № 4. 30 августа. С. 11).

60. Ср. также упоминание об этом процессе в другом письме Савинкова ей же, от 20 декабря 1924 г. (Борис Савинков на Лубянке 2001: 146).

Покинув Россию, Рутенберг какое-то время жил в Париже, работал как инженер в ремонтно-строительной фирме. В конце 1906 г. для своей политической эмиграции он избрал Италию. Итальянский период играет роль важнейшего «соединительного шва» в биографии Рутенберга: здесь произошли многие поворотные события, определившие весь ход дальнейшей жизни некоронованного героя domenica rossa («красного воскресенья»)1. В литературе о Рутенберге описание времени, проведенного в Италии, ограничивается, как правило, неким, что ли, «суммарным итогом»: отходом от вчерашних кумиров, осознанием вчерашним русским революционером-космополитом того, что Б.Л. Пастернак (в письме к О.М. Фрейденберг от 7 августа 1949 г.) назвал «препятствием крови и происхождения» (Пастернак 1990: 255) и последовавшим за этим возвращением в лоно еврейства, т. е. своеобразной цитатой, не литературной, а вполне реально-биографической, знаменитой поэтической сентенции И. Тургенева: «И я сжег все, чему поклонялся, / Поклонился всему, что сжигал». Так, в некрологе Рутенберга, написанном И. Найдичем, говорилось:

Не оспаривая в целом справедливости того, о чем пишет И. Найдич, следует все же сказать, что в этой обедненной схеме подлинная жизнь Рутенберга в Италии представлена весьма тускло и однобоко, в действительности она была куда более сложной, драматичной и многоплановой. Чтобы во всем этом разобраться, требуется прежде всего детальная реконструкция его итальянского curriculum vitae.

То же ключевое событие в жизни Рутенберга – возвращение в еврейство – интересует главным образом авторов книги по истории возникновения Армии обороны Израиля («Sefer toldot Hahagana»), где говорится так:

Любопытно, что «итальянская тишь» как фигура речи появляется также и в очерке о Рутенберге Н. Сыркина, опубликованном в 1919 г. в варшавской идишской газете «Haint» (полностью приведен в Приложении VIII):

Этот повторяющийся штамп является ничем иным, как формой «беглого» биографического портретирования, при котором описанию сложных и неоднозначных жизненных обстоятельств, парадоксов и метаморфоз предпочитается удобный стереотип. В данном случае срабатывает незамысловатая дескриптивная схема: «в Италии у него было время подумать и оценить прошлое». Отсюда – маниакальная «итальянская тишь», своего рода тютчевское «Silentium» как место уединенного размышления о необходимости обрести утраченную национальную идентичность.

Впрочем, Рутенберг этот штамп сам же и спровоцировал. В начале своей брошюры «Национальное возрождение еврейского народа», вышедшей в Нью-Йорке на идише в 1915 г., он рассказал, как, оказавшись под давлением обстоятельств на чужбине, разделил участь других политических русских беженцев.