За его спиной показался тот самый красавец, которого Илюшин видел утром. Красавец был совершенно обнажен, не считая полотенца, наброшенного на плечи.

– Мы можем поговорить? – спросил Макар.

В номере пахло марихуаной. Повсюду были разбросаны подушки. Илюшин не удивился, заметив на одной из них крошечную собачку с гладким тельцем и крысиной мордочкой.

– Зайчик, забери Мармадьюка, – по-русски распорядился Дмитрий.

Молодой грек скривил губы, однако с грациозной непринужденностью, которая возводила бесстыдство до уровня перформанса, подхватил собачку смуглой рукой. Бабкин отвел глаза. Илюшин, наоборот, наблюдал с веселым любопытством.

– Нравится? – подмигнул Синекольский. – Или ты со своим чемоданом?

Он упал на диван, сделал широкий жест: присаживайтесь. Во всех его движениях сквозила нарочитая театральность. Так же медленно, прекрасно отдавая себе отчет в том, что они смотрят на него, Дмитрий вытащил из кармана халата, валявшегося на стуле, косяк и щелкнул зажигалкой.

– Не боишься, что настучат на тебя? – поморщился Бабкин.

– Здесь всем насрать. Да и мне тоже. Давай ближе к делу. Что она велела мне передать?

Он жадно затянулся.

Сквозь позу, сквозь напускную расслабленность на миг проглянуло что-то тревожное, словно маленький ребенок приник к щели в заколоченных ставнях дома и в ту же секунду отпрянул.

У Илюшина был подготовлен план разговора, вернее, несколько разных версий – в зависимости от того, какое направление примет беседа. Но сейчас стало ясно, что все его заготовки не пригодятся. Синекольский думал, что их прислала Ольга, он ждал их, а значит, расчет на то, что ему известно, где она, не оправдался.

– Ты об Ольге Гавриловой? – на всякий случай уточнил Илюшин.

– Об Ольге Белкиной, – поправил тот. – Белочка – знаешь такое животное? Прыг-скок! Лесная крыса вообще-то. Рыжая, с пушистым хвостом, но крыса. Даже не решилась сама приехать, отправила наемников. Кстати, можете передать, что бояться ей нечего. Зря она за мной дуболомов отрядила. Я никому ничего не собираюсь рассказывать. Или они хотели мне шею сломать? Ну, флаг им в руки, попутный ветер в спину.

Он усмехнулся. На груди у него была цветная татуировка – скорпион с розой вместо шипа на хвосте.

Бабкин размышлял о том, что таким вот дерзким выеживающимся типам с испорченной физиономией очень помогает трепка. Способствует ясности мысли и осознанию своего истинного места в мире.

– Врезать мне хочешь? – с внезапной проницательностью спросил Синекольский, не выказывая ни малейшего страха. – Ну-ну. Уж сколько их упало в эту бездну.

– Бездна здесь ни при чем, – сказал Макар. – Гаврилова нас не нанимала. Она исчезла больше недели назад. По официальной версии – погибла.

Краска схлынула с лица Синекольского. Он не просто побледнел – казалось, даже черты его лица начали разглаживаться, точно оригами медленно расправлялось обратно в бумажный лист. Если до этого Илюшин допускал, что Дмитрий притворяется, то теперь он перестал сомневаться: ни один актер не мог бы сыграть эту ужасающую мертвенную бледность.

– Тело не найдено, – быстро сказал Макар.

Синекольский смотрел на него остановившимся взглядом. По комнате расползался сладковатый запах марихуаны.

– Тело? – бессмысленно повторил он.

Резко встал – полотенце упало на пол, он даже не заметил этого – подошел к окну и распахнул настежь. Стоял, прижимаясь головой к створке, пока комнату наполнял жаркий уличный воздух, голоса и шум машин.

– Кто вас прислал? – наконец спросил он, не оборачиваясь.

– Может, штаны наденешь? – предложил Бабкин. Разговаривать с нагим мужчиной ему не нравилось.

Синекольский захлопнул окно, накинул халат.

– Ее муж. – Илюшин затушил косяк, оставленный на столешнице. – И он же нанимал тех людей, которых ты видел. Он был уверен, что его жена с тобой.

– Со мной?

Его смех был больше похож на сухой кашель.

– Я видел ее последний раз пятнадцать лет назад, в Москве, случайно. Мы столкнулись на ВДНХ, поболтали ни о чем и разошлись. Больше я ее не встречал.

– Зачем ты ей писал?

Дмитрий сунул руки в карманы халата и ссутулился.

– Хотел поговорить.

– О чем?

Лицо исказила недобрая улыбка:

– У нас с ней была общая тема для разговоров…

– Слушай, мне из тебя каждое слово придется клещами вытаскивать? – спросил Макар. – Ты можешь на время перестать демонстрировать свой сложно устроенный внутренний мир и просто помочь? Или я слишком много прошу? Тогда скажи об этом по-человечески, мы встанем и уйдем.

Синекольский молчал.

– Всего хорошего. – Макар поднялся, и Бабкин тоже встал.

– Подождите!

Он схватился за графин и стал жадно глотать воду под их взглядами. «Наркоман чертов», – зло подумал Сергей.

– Я просто не ожидал… Был уверен, что это Ольга вас прислала. Не могу поверить, что с ней что-то случилось. Только не с ней! – вдруг вырвалось у него.

Это восклицание прозвучало не мольбой, а непререкаемым утверждением. Макару вспомнился автопортрет Гавриловой.

– Почему не с ней?

– Потому что она сильная. Хитрая. Умная. Она этот изменчивый мир не сгибала, а просто ломала под себя, с детства.

– Вы с ней дружили, встречались?

– Какое встречались! Нам по тринадцать лет было. Дружили, да. – Синекольский сел не на диван, а рядом, на пол. Из-за двери выскочил Мармадьюк, пересек комнату, цокая когтями, и запрыгнул ему на колени. – Потом ее увезли в Ростов, к родственникам, а я остался. Больше ее не видел, не считая того раза в Москве. А потом узнал, что она приезжает в Грецию…

– Откуда узнал?

– Следил за ней в социальных сетях. Стал ей писать… хотел реанимировать старую дружбу…

– Зачем ты ей писал? – спросил Макар. – Про дружбу не ври. Про дружбу не так пишут.

– Погоди! Две минуты…

Синекольский поднялся, спустив собачонку с колен, и скрылся в туалете. Его не было не две минуты, а все десять. Мармадьюк покрутился на полу и лег, уместившись почти целиком в белой тапочке.

Наконец хозяин номера вернулся.

– Мы о чем говорили?

– О том, что ты хотел от Ольги.

– Может, влюблен был сильно, – сказал Дмитрий, отводя взгляд. – Надеялся повидать женщину своей мечты. А она мне ни слова… Вообще не отвечала! Как будто нет меня, пустое место! А ведь я, мужики, двадцать лет с этим жил, понимаете? Двадцать с лишним лет. Мне всего-то надо было, что услышать от нее: мол, Димка, не зря все это было! По-го-во-рить… По-человечески, от души к душе… Может быть, я вот думаю, мне прощение нужно было, а? Отпущение грехов моих тяжких, а у кого мне еще его искать, как не у Белки…