— Откуда здесь взялся этот английский дохляк?

Кольский незаметно пожал плечами.

— Понятия не имею. Впервые его вижу.

Всегда бдительная, пани Нина услышала и объяснила:

— Мистер Хове знакомится с Польшей. Он очень милый, хотя несколько манерный, молодой человек.

Корсак слегка нахмурил брови.

— Конечно, чувствуются манеры в той бесцеремонности, с какой он ластится к вам.

— Ах, что за выражение, ротмистр! — И добавила по-английски:

— Ротмистр находит, что в вашем кокетстве много бесцеремонности.

— Это правда, — признался англичанин. — Бесцеремонность — это моя маска. Если бы я хотел довести свое кокетство до уровня обожания, которое я питаю к пани, то стал бы смешным для окружения в результате чрезмерного усердия и раболепия.

Кольский ничего не понял. Хотя он не думал, чтобы в словах англичанина было какое-нибудь сенсационное сообщение, но то, как этот младенец посматривал на Нину, могло возбуждать серьезные опасения. Так смотреть на женщину имеет право только человек, которого с ней связывают самые близкие узы и который с ней запанибрата.

Кофе подали в холл. Здесь уже ротмистр вовсе не скрывал своей антипатии к англичанину и даже по отношению к Нине продемонстрировал откровенный холод и дерзость. Он разговаривал только с Кольским и весьма сердечно, как бы этой сердечностью хотел подчеркнуть разницу в отношениях к нему и к остальным гостям. Кольский был этим приятно удивлен, и сам все чаще посматривал на мистера Хове.

Около одиннадцати часов Корсак встал с явным намерением попрощаться с хозяйкой дома. В его гордо поднятой голове и во всей фигуре было такое выражение, как будто его оскорбили.

— Останьтесь, — необычно теплым и мягким тоном сказала Нина. — Ведь ваш поезд уходит только в половине первого ночи.

— Весьма признателен, но я хотел бы еще кое с кем встретиться. У меня еще есть несколько вопросов, которые мне необходимо решить.

— Я прошу вас, останьтесь, — повторила она таким просительным тоном и так взглянула на него, что Кольскому кровь ударила в виски,

а молодой англичанин демонстративно потянулся за каким-то журналом, лежавшим рядом на столике, и начал его просматривать.

После долгого молчания ротмистр сказал:

— Если вам так будет угодно…

Он сел и, восполняя резкость юмором, добавил:

— Но за это я требую плату в форме чашки кофе.

— Вы получите ее сейчас же, — сказала Нина и встала, чтобы налить кофе.

У Кольского все кипело внутри. И если он не вскочил сразу, то лишь потому, что не хотел выглядеть смешным. Однако сейчас он уже сумел справиться с собой и составил полный сценарий своего ухода. Он посмотрит на часы, скажет: "Я завидую вам, что обязанности не заставляют вас покинуть столь милое общество, но я, к сожалению, должен быть в клинике. Такова участь врача", потом встанет и попрощается.

Он успел выполнить только первый пункт своей программы: достал часы. Как раз в этот момент пани Нина с обворожительной улыбкой обратилась к нему:

— Ах, дорогой доктор, совершенно забыла: мой муж прислал сегодня какие-то бумаги, касающиеся клиники, и просил, чтобы я передала их вам. Мне кажется, они лежат в кабинете на столе, в голубом конверте, найдете?

Вынужденный нарушить свою программу, Кольский кашлянул и встал.

— Надеюсь, что найду.

Когда он исчез в дверях гостиной, за которой располагался кабинет, пани Нина извинилась по-английски:

— Я не уверена, что он найдет. Мне кажется, я спрятала эти бумаги в стол. Извините меня, одну минуту.

Она быстро пересекла гостиную. В кабинете она застала Кольского, напрасно отыскивающего на столе голубой конверт.

Жестом смертельной усталости и просьбы сжалиться над ней она протянула к нему руки:

— Не уходи, не оставляй меня с ними! Они оба влюблены в меня, может дойти до скандала.

Он холодно посмотрел на нее:

— Они в тебя, а ты в них, хотя, правда, мне уже трудно понять, кого ты любишь.

— Не знаешь кого? — спросила она, прищуривая глаза.

Она обвила его шею руками и осыпала поцелуями.

— Вот кого… вот кого… вот кого… — повторяла она страстно. — Я хотела наказать тебя за твое гадкое подозрение и не разговаривать с тобой неделю, но я лишь слабая женщина и уже сегодня звонила тебе. А завтра… завтра я приду к тебе в обычное время… Но сейчас, прошу тебя, иди к ним и займи их как-нибудь. Не могу же я допустить, чтобы мой дом, дом моего мужа стал ареной скандала: это скомпрометировало бы меня. Ты ведь сам понимаешь. У меня есть право обратиться к тебе за помощью, и помни, что ты единственный человек, которого я могу попросить о помощи. Ты не откажешь мне, правда? Иди, иди к ним…

Когда он заколебался, она добавила:

— Я должна привести в порядок губы и волосы после наших поцелуев, ну и немного охладиться; наверное, у меня пятна на лице.

Проходя через неосвещенную гостиную, Кольский думал:

— Или она дьявол хитрости и порока, или чрезвычайное стечение обстоятельств постоянно складывается против нее.

Вопреки ожиданиям, в холле он застал мужчин, занятых спокойной беседой. Видимо, внешне приятельские отношения взяли все-таки верх над взаимной антипатией.

— Если бы они только знали, — думал Кольский, — что то, за что они борются друг с другом, принадлежит мне…

Он не закончил мысль, так как пришла Нина. Завязалась довольно оживленная беседа по-английски, в которой Кольский, конечно, не принимал участия.

В какой-то момент Нина взглянула на часы и сказала:

— Ну, я больше вас не задерживаю. Мистер Хове на машине и будет так любезен, что подвезет вас.

— Мне жаль, что не могу воспользоваться этой любезностью, — с усмешкой ответил ротмистр. — Предпочитаю пройтись. У меня еще полчаса времени, а ночь такая прекрасная.

Корсак и Кольский попрощались с Ниной и одновременно вышли. У дома, действительно, стояла машина англичанина, который с ними поспешно попрощался. Они вышли на Вейскую и через площадь Тшех Кшижи направились в сторону Брацкой. Шли молча. Вдруг ротмистр остановился и, схватив Кольского за плечо, сказал сквозь сжатые зубы:

— Если бы я не должен был находиться завтра в полку, — дал командиру слово, — поверь мне, я бы избил этого альфонса, этого извращенного хлыста шпицрутеном, дал бы ему по морде!..

Он отпустил плечо Кольского, и снова несколько шагов они прошли в молчании.

— Вы… вы считаете, пан ротмистр, что… мистер Хове… любовник пани Добранецкой?

Ротмистр прыснул со смеху.

— Вы забавный парень! Считаю ли я! Да это же очевидно! Она его любовница и в довершение всего боится!