— Мне бы хотелось его прочитать.

— В письме нет никаких более конкретных данных, но я могу его вам прислать.

Он задумался и сказал:

— Я не вижу причины, чтобы откладывать поездку. Мне только нужно поговорить с Ранцевичем. Когда вы можете быть готовы?

— В любую минуту.

На следующий день Кольский с Ниной выехали скорым поездом в Мариенбад.

Нет ничего прекраснее ранней осени на просторах белорусских земель. По полям, ржаной стерне и парам мягкий теплый ветер разносит серебряные нити бабьего лета. Леса застыли, заслушавшись шелестом пурпурных и золотистых листьев. В садах груши и яблони, освободившись от тяжести плодов, потягиваются своими ветвями перед зимним сном. Воробьи в гумнах проводят свои шумные вече, ныряя в золотистую солому. На бледно-голубом небе черными линиями обозначились косяки журавлей. В овинах ритмический танец выбивают цепы, брызжет ядреное зерно из выстоявшихся на солнце колосьев, чтобы, провеянное и чистое слиться сыпучей струей в тугие мешки.

Радует глаз хозяина этот достаток, приятно ему, когда его плечи ощущают тяжесть собранного урожая. Руководствуясь больше опытом, чем силой, укладывает он мешки на телегу целую гору. У маленькой толстопузой лошаденки хватит сил, чтобы, не спеша, нога за ногу, свезти зерно на мельницу. А мельница эта, ненасытное чудовище, добродушно ворчит и перемалывает в своих огромных жерновах молодое зерно. Широким потоком падает вода на мельничное колесо и низом уходит в пене и брызгах. Днем и ночью в открытую пасть засыпается зерно, днем и ночью в белых туманах, пахнущих хлебом, высыпается струя муки.

Голодной бывает ранняя весна на неплодородных белорусских землях. А вот уж ранней осенью мельница отдыха не знает. Истосковались люди по хлебу, по черному пахучему хлебу которого многие с весны во рту не держали.

На добрый лад, следовало бы и в воскресенье не останавливать мельницу, но у старого Прокопа Мельника были свои принципы, от которых он никогда не отступал, хотя знал, что Гайер в Поддубной да и Шимонюк в Раковщизне по воскресеньям работают. Конкуренция конкуренцией, а праздник праздником.

Поэтому в воскресенье умолкали жернова на мельнице Прокопа Мельника. Сам он в праздничной блузе вишневого цвета, подвязанной толстым шелковым шнурком, шел к Вильчуру побеседовать. Они усаживались вдвоем на крыльце больницы. Остальные жители мельницы тоже отдыхали. Зоня с Ольгой шли в Бервинты

или в городок. Наталка потихоньку пробиралась в сторону Нескупы, где ее ждал поклонник, ее ровесник Саша. Донка с Василем катались на лодке по пруду. Дома оставались только старая Агата и Виталис, который храпел под тополем. Емел, как всегда, послеобеденное время проводил в пивной в Радолишках. Люция эти часы посвящала личным делам. Она писала письма знакомым, починяла свой гардероб, а также гардероб Вильчура, разумеется, без его согласия.

Тем временем на крыльце шла беседа. Вильчур интересовался делами мельницы, ценой на зерно, спрашивал о том, что слышно в околице. Сам рассказывал об интересных случаях в больнице. Там дела шли хорошо. Как обычно, после уборки урожая люди вспомнили о своих недомоганиях и о том, что от них можно избавиться, если только обратиться к профессору. С помощью даров, которые приносили пациенты, можно было без особой экономии покрыть расходы на содержание и себя, и клиники.

Когда были исчерпаны эти темы, Прокоп начал рассуждать о своих планах на будущее. Больше всего его волновала передача мельницы и земли Василю.

— Я уже человек немолодой, — говорил он, — и хотя, слава Богу, здоровья и сил у меня хватает, всегда может нагрянуть смерть. Зачем же я буду оставлять после себя беспорядок? Пока я жив, все они меня слушают, а когда умру, кто знает, не начнутся ли между Василем, Ольгой и Зоней какие-нибудь раздоры. Не дай Бог, начнут еще таскаться по судам, так все нажитое мной и разбазарят. Поэтому я решил: перепишу все еще сейчас на Василя. Хлопец он порядочный, ни сестры, ни невестки не обидит,

а имущество таким путем останется в одних руках и не пропадет.

— А когда ты думаешь это сделать? — спросил Вильчур.

— Вот, думаю, после праздника Трех Королей сыграем свадьбу, а потом поеду с ним в район и перепишу. Советуешь или не советуешь?

— Конечно, советую, — ответил Вильчур. — А скажи ты мне, пожалуйста, доволен ли ты своей будущей невесткой?

— Почему я должен быть недоволен?! Не девушка, а золото, работящая, веселая, а самое главное, что здоровая и не будет хилых рожать. По правде говоря, я и взял ее к себе с этой мыслью и даже беспокоился, что между ней и Василем никакой симпатии нету. Если мужчина и женщина живут рядом, то и симпатия должна появиться, ну и появилась.

Воцарилось молчание. Вокруг была тишина, только с мельницы доносился монотонный шум воды и треск сойки, которая расположилась на одной из берез у дороги.

— Ну, а как же будет с тобой? — заговорил Прокоп.

— Со мной? — спросил Вильчур, выведенный из задумчивости.

— Ну да. Ты не обижайся на меня, что я тебя об этом спрашиваю, но я все смотрю, смотрю, а если смотрю, то и удивляюсь.

— Это с какой стороны? Что тебя так удивляет?

— Ну, вот ты живешь под одной крышей с этой барышней. Каждый видит, что у вас есть расположение друг к другу. Если бы это был кто-нибудь другой, а не ты, то уже давно бы люди языками молоть начали. А так, Боже со-

храни, никто ничего плохого не думает, но раз меня уже спрашивали: "И когда это он уже женится на ней, наш профессор?.." А я отвечаю: "А Бог его знает, а откуда я могу знать?" — "А ты спроси…" Ну, так я им: "Сами и спрашивайте, что, вы без языков?" Ну, понятно, смелости не хватает.

Вильчур опустил голову.

— Сам не знаю… Сам не знаю, как поступить.

И он действительно не знал. Правда, неделю назад он уже принял решение жениться на Люции, но именно тогда случилось то незначительное происшествие, которое заставило его задуматься и если не перечеркнуло его планы о браке, то, во всяком случае, сильно их поколебало.

А было это так.

Давно уже лечился в больнице десятилетний мальчик, сын гончара из Бервинт. Снимая яблоки, он упал с дерева и получил довольно тяжелые внутренние травмы. Он был самым маленьким пациентом в больнице и общим любимцем. Даже Емел мог часами просиживать у его кровати, рассказывая ему удивительные сказки. Донка приносила ему различные лакомства, а Люция сшила красивый костюмчик. И Вильчур заглядывал к нему значительно чаще, чем того требовала забота о его здоровье. Маленький Петрусь постепенно выздоравливал. Вначале ему разрешили вставать на несколько часов в день, позднее в постели он проводил уже только ночь. Никому не хотелось с ним расставаться. Однако он нужен был дома. Его младшая сестренка не могла справиться с большим стадом гусей, и в один из дней за Петрусем приехал отец. С этой грустной вестью пришла к Вильчуру Люция, ведя за руку мальчика, чтобы тот попрощался с профессором.