– Дашенька, вы выглядите ошеломленной, выпейте еще кофейку, – заботливо предложил Феликс Жанович.

– А ведь Вадим расист! – выдохнула я. – Нанимая меня на работу, он сразу спросил о моей национальности. Услышал, что я русская, и обрадовался.

– Вообще-то, если учесть трехсотлетнее татаро-монгольское иго, то вопрос о чистоте русской крови можно не обсуждать, – усмехнулся Маневин. – Но я даже больше скажу. На данном этапе развития человечества все люди продукт смешения национальностей. Нет аптекарски чистых французов, немцев, англичан, шведов. Если б люди сидели на одном месте, никогда не путешествовали, не нанимали к своим детям иностранных гувернанток, англичане не колонизировали бы Индию, а французы Алжир, не приди Европа в Африку с целью порабощения местного населения, не устраивай государи войны, не ходи церковь крестовыми походами, вот тогда жители, допустим, Москвы, запертые в своем социуме, рожали бы исключительно русских и… вымерли бы спустя энное количество лет от генетических болезней. Чтобы жить, человечество должно избегать браков, заключенных только среди своих. Кстати, многие аристократические фамилии это понимали, поэтому подчас графини-княгини рожали детей от садовников, камердинеров и прочих «неблагородных» людей. Отпрыски аристократов носили звонкие фамилии, никто не знал, чьи они на самом деле дети. Таким образом, знать пыталась пресечь развитие некоторых родовых болезней, таких, например, как синдром Патау, болезнь Дауна, муковисцидоз. Конечно, в веке семнадцатом никто и не подозревал, что последний недуг, как, впрочем, и ряд других заболеваний, наследуется по аутосомно-рецессивному типу. Знаете, каждый человек является носителем трех-пяти аутосомно-рецессивных генов тяжелых наследственных заболеваний, но не знает об этом. И, дай бог, никогда не узнает. Но, если мужчина с геном, например, муковисцидоза заключит брак с женщиной, которая имеет ту же генетическую картину, то риск появления у них больного ребенка резко возрастает. Наши предки не разбирались в генетике, но понимали: если в семье регулярно появляются нездоровые дети, следует освежить кровь. И тогда бабки, кормилицы, верные служанки приводили тайком в спальню хозяйки крепкого простолюдина. Короче, нет на земле людей со стопроцентно чистой, несмешанной кровью. Ну, разве что они живут в непроходимых местах на берегах Амазонки и не общаются с внешним миром. Да и это сейчас, в двадцать первом веке, сомнительно.

– Разве наследуется только плохое? – уточнила я.

– Почему? Хорошее тоже, – сказал Маневин. – Есть ряд болезней, которые обходят стороной представителей монголоидной расы. Существуют яды, которые не могут навредить африканцам. Итальянец спокойно выпивает стакан вина каждый день и не превращается в алкоголика, а эскимос после пары таких бокалов спивается. Почему? Ответ прост: у народов Севера отсутствует фермент, расщепляющий спирт.

– Очень интересно. А вирусы? Есть такие, что навредят европейцу и не тронут африканца?

– Вероятно, да. Однако я не обладаю глубокими познаниями в этой области. А вас так взволновала эта тема?

– Очень! – откликнулась я.

Профессор вынул телефон.

– У меня есть приятель, Георгий Яковлевич Рох, он заведует лабораторией, занимающейся изучением всяких экзотических недугов. Могу попросить его проконсультировать вас.

– Хотелось бы поговорить с ним прямо завтра! – обрадовалась я. – С утра пораньше!

Ровно в восемь утра я позвонила Вадиму и, услышав из трубки сонное: «Кто там?» – спросила:

– Можно мне сегодня получить выходной?

– Ладно, – зевнул хозяин, – так и быть, можешь не приходить. Отработаешь в воскресенье.

Не спросив, что у меня случилось, и не поинтересовавшись, не нужна ли мне помощь, Сперанский бросил трубку. Удивляться черствости работодателя я не стала. Несмотря на его пылкие заверения в нашей стихийно возникшей дружбе, я понимаю: дражайшему господину Сперанскому плевать на всех, его интересуют лишь собственные проблемы.

Георгий Яковлевич встретил меня вопросом:

– Вы журналист?

– Нет, – удивилась я. – А что, я похожа на представительницу прессы?

Рох показал рукой на глубокое кожаное кресло, подождал, пока я устроюсь в нем, сам сел напротив и недоверчиво сказал:

– Значит, не из газеты… Прекрасно. Я согласился поговорить с вами исключительно ради Феликса.

Я пожала плечами.

– Зачем мне врать?

– Я не общаюсь с господами борзописцами, – поморщился Рох. – Глупые дилетанты, имеющие доступ к печатному слову, крайне опасны. Лет десять назад я, будучи тогда очень наивным, дал интервью одному хлыщу, который готовил материал о гриппе. Мы побеседовали об эпидемии, потом разговор стал перетекать от одной темы к другой. Я довольно обстоятельно обрисовал, чем занимаюсь. И появилась статья. Чего только не понаписал дурак! В Москве без охраны содержатся вирусы смертельно опасных болезней; если отключат электричество в хранилище, возбудители разлетятся по столице; сотрудники лаборатории умирают от неизвестных инфекций… Ну и так далее в том же духе. Я и предположить не мог, что журналист так переврет мои слова, выдернет их из контекста и лишит первоначального смысла. Мне здорово влетело от академика Мукина, который в ту пору заведовал нашим центром, и я с тех пор стараюсь держаться подальше от «золотых» и прочих перьев. Вас положительно рекомендовал Феликс. Надеюсь, Дарья, вы не обвели вокруг пальца эмоционального Маневина, не солгали ему о причине, по которой вам весьма срочно потребовалось проконсультироваться со мной?

– Я не имею ни малейшего отношения к прессе! – повторила я.

– А если я проверю? – прищурился Георгий Яковлевич.

– Пожалуйста, – согласилась я. – Но как? Вы же не станете обзванивать все СМИ? Или у вас в компьютере хранятся списки сотрудников всех изданий?

– Есть способ попроще, – сказал Рох.

Ученый встал, открыл сейф, вынул оттуда бутылку «Горной капли», налил воды в стакан и протянул мне.

– Пейте.

– Зачем? – насторожилась я. – Не испытываю жажды и никогда не употребляю газированные напитки, у меня от них желудок болит.

– М-да, углекислота не самая полезная вещь, – согласился Георгий Яковлевич. – Но вам придется сделать хотя бы глоток. Это настойка дерева правды, которое растет в Бразилии. Действует очень просто: когда человек лжет, у него повышается содержание адреналина, а растение – антагонист этого гормона. Если вы врете, через секунду ваше лицо покроют красные пятна. Говорите правду – все будет в порядке. Хочу предупредить: если откажетесь, я решу, что вы нечестный человек, и, несмотря на все просьбы Феликса, не стану с вами общаться. Так как?

Я одним махом опрокинула в себя настойку и уставилась на ученого.

Тот рассмеялся.

– Успокойтесь, это обычная минералка. Сыпи не будет, и нос у вас, как у Пиноккио, не отрастет.