так мне даже больше нравится. Оставлю такой на пару веков — и травки вон чудные для антуража, и коврики нарядные, а очаг с живым огнем, да так, что без вреда для дерева, совсем чудо. Как раз моя Айна просила что-то получше свечей, ей огонь нужен.

— А Айна — это кто? И печь топить надо, а это вроде как дрова нужны. — Мария Спиридоновна с любопытством разглядывала детали.

И чем больше она видела, тем живее и ярче становился интерьер. Появилось оконце с занавесочками и геранью в горшке. Кикимора аж подскочила и сунула нос в горшок. За печкой притаилась метла, а на шестке — пара чугунков. На лежанке забелели пуховые подушки и лоскутное яркое одеяло.

— Ну хватит, хватит глаза по углам мозолить, — окоротила ее хозяйка. И так хорошо уже. А Айна моя — живой кусочек огня, на растопку же сухостоя всегда найдем.

— Живой огонь — это как саламандра?

— Ну, может, конечно, и такой ящерицей стать. — Манефа искоса кинула взгляд на Марью. — Но обычно она вон какая.

Старушечий узловатый палец показал на печь. На шестке, болтая лапками, сидел огромный и усатый таракан ярко-красного цвета и хрустел угольком, ловко держа его четырьмя передними конечностями.

А Манефа продолжала рассказывать, раскладывая кашу по тарелкам.

— Волошба моя не большая и не магическая, можно сказать. Иллюзорная она больше. Как человек себе мое жилье представит, так я и показать могу. А могу и не показать, а взять другую картинку. Хоть поле чистое, хоть лес густой.

— А как на самом деле все выглядит? — Марье было очень любопытно.

Кикимора нахмурилась, и глаза ее засветились красным цветом.

— Я просто спросила. — Марья слегка испугалась. — Но, наверное, про это не принято говорить?

Манефа, продолжая сверлить ее взглядом, как-то слегка зловеще проскрипела:

— А не забоишься, любопытная такая? А едой моей потом не побрезгуешь? Ну смотри, раз попросила.

Все, что было, исчезло. Вокруг высоко вверх вздымались стены из древесного ствола, наверху призрачно зеленела крона с проходящими сквозь нее лучами света, под ногами раскинулся мох. Марья сидела на нагретой, теплой шляпке гриба рядом с накрытым пнем. Кувшин с водой, миски с ягодами, густая маслянистая тягучая масса, похожая на мед, только лилового цвета, и пушистые желтые шарики, как цветы мимозы, только размером с мячики для пинг-понга. Красный таракан сидел на большой каменной плите у горящего костерка, в углу был огромный стог сухих листьев и мха, видимо служащий хозяйке постелью.

Василий, который уже перебрался на колени к своей хозяйке, мигом зацепил лапой пушистый комок и затолкал в пасть. На морде было написано довольство и блаженство.

Мария Спиридоновна посмотрела на кикимору, та тоже опять изменилась. Ну, вместо платья какая-то плетенная из травы дерюжка на костлявых плечиках, ну, вместо волос нитевидные серые лишайники, а бородавка на носу превратилась в крошечную поганку ярко-лимонного цвета на тонкой ножке. На Марьин взгляд, выглядела Манефа практически так же, разве что более колоритно. А дерево-жилище своей величественностью вообще напоминало какой-то древний друидский храм. Поэтому, успокоившись и мысленно пожав плечами, она тоже взяла желтый кругляшок.

Кикимора перестала играть в гляделки и вернула на место предыдущий интерьер.

— И что, не страшно? И не противно? — поинтересовалась она.

— А что должно быть страшного? Не наши же фильмы ужасов. — Марья вертела в руках желтый шар. — Еда вроде вся растительная, личинок и жуков нет.

Тараканище у костра подавился угольком и закашлялся. Хозяйка захихикала и, одобрительно кивнув гостье, достала из-под стола литровую бутыль с каким-то переливчатым содержимым.

— Не мухоморовка! Настоечка, на семицветках.

— А мне от этого «семицветика» плохо не станет? — поинтересовалась Марья, памятуя о судьбе предыдущего коменданта. К тому же она спиртное не сильно любила. Веселья ей оно не добавляло, зато головной болью обеспечивало надолго.

— Ну цветочки жух-жух тебе же по вкусу пришлись, — кикимора кивнула на уже пятый откушенный шарик. Шарики на вкус напоминали ржаные сухарики с чесноком, жаль, что не хрустели. К тому же женское любопытство — вещь навязчивая и неисправимая.

Переливающаяся, как бензиновая пленка на луже, жидкость в небольшой рюмочке пахла аптечными травами и скользнула внутрь легко-легко, оставив на языке кисленько-лимонное послевкусие. Что превратилось в гречку, Марья не помнила, но вкус рассыпчатой масленой каши с мясом был как настоящий. Выусень таскал себе еду с полного попустительства обеих дам, а они вели неспешную беседу о своем, о девичьем.

Манефу интересовал другой мир, знахарство, гадания и травы. Песни, обычаи и праздники. Рукоделия и развлечения. Марью больше интересовали разумные и неразумные обитатели мира, магия и целительство, кулинария и обычаи разных рас.

Айна, забегав по стенам, зажгла какие-то ароматные дымки. Выусень давно дрых, раскинув лапы, меховое пузо раздулось как шарик, и он поуркивал во сне, облизываясь и шевеля пальчиками на передних лапах.

А наши старушки, хохоча и подначивая друг друга, азартно сражались в крестики-нолики. Причем интерес был нешуточный: проигравший три партии подряд пел частушки. Марья и не подозревала, что знает их такое множество, и не все из них были приличными. Но кто осудит двух пожилых леди, которые решили культурно отдохнуть?

И только когда сердитый красный таракан разгневанно запрыгал по камню со свистом и шипением, как закипающий чайник, дамы поняли, что пора прощаться. Все было выпито и съедено, а таракана злило то, что все угли у него растащили для игры.

Марья подхватила мохнатый шар с лапами и хвостом, получила в подарок корзинку с цветками жух-жух и была выведена наружу. Манефа Ауховна показала на дереве сучок, который служил знаком, дома или нет хозяйка. Вдруг, проходя мимо, Марья захочет заскочить на чай или что-нибудь еще. Все-таки, как поняла Мария Спиридоновна, кикимора мало с кем могла общаться. Деканша природников, по ее мнению, была совсем девчонкой, Урсулия тоже, да и к тому же высокомерной и завистливой. Мужчины были заняты своими исследованиями, и кикимора откровенно скучала.

Ну все же понимают, кто не даст закиснуть в болоте скуки несчастной болотной старушке. Коварная Марья на прощание пообещала Манефе поход в прекрасное заведение и чудесное знакомство со своими «девочками». Впрочем, ее «коварство» было для кикиморы явно шито белыми нитками. Та, опять глянув искоса, сначала удивленно вскинула брови и почесала бородавку, а потом снова захихикала и велела:

— Поспрошай ту тощую свиристелку, ей кикимора в самом соку моделькою не пригодится?

Марья только глазами захлопала на это заявление. А бабуся, продолжая хихикать и мурлыкать под нос одну из Марьиных частушек, уже скрылась в дереве.

Марья же побрела тихонько