Затем обнаружил себя голым в большой деревянной бадье с горячей водой, а рядом – одну из девиц, что строила конунгу глазки, и заодно терла ему спину чем-то жестким и шершавым.

Рядом стояли другие бадьи, над ними клубился пар, и торчали головы, лысые или облепленные мокрыми волосами. Глаза у всех были вытаращенными, в них стояло одурение, словно у давно пристрастившихся к опиуму доходяг.

– Если так тут всех гостей встречают… – просипел Нерейд.

– Не всех, только избранных, – мурлыкнула намывавшая его девица, и улыбнулась, блеснув белыми зубами.

Вымытых гостей вытащили из бадей и предложили чистую, хотя и странного покроя одежду. Ивар отказался, и принялся натягивать свою, пусть грязную и пропыленную, но привычную и знакомую, чем вызвал сдержанную досаду меж прислуживавших им девиц.

Глядя на конунга, и прочие викинги отказался от обновки.

Затем их повели в большой зал, где трещал огонь в очаге, многочисленные светильники источали сладкий аромат, а огромный стол был уставлен блюдами и кувшинчиками. Кари издал приглушенный стон, и даже на невозмутимой физиономии Шао Ху появилось изумление.

Ивара посадили рядом с хозяйкой, и она принялась его потчевать.

Чего тут только не было – рыба печеная, жареная, тушеная, разнообразное мясо, приготовленное дюжиной способов, овощи, какие растут только в Поднебесной. Вино лилось настоящим водопадом, и хотя вроде бы не казалось крепким, конунг понял, что быстро пьянеет.

А Нюй-гун не забывала время от времени приобнять его, коснуться, словно невзначай, пощекотать ухо локонами. От этих прикосновений мурашки бежали по коже, внутри начинало сладко ныть, а мысли путались, точно сеть у неумелого рыбака. Вокруг других гостей тоже вились девушки, хэшана обхаживали сразу две, грудастых и настойчивых.

Явилась еще одна женщина, постарше, ударила по струнам лютни с множеством струн, запела мягким голосом:

Кря-кря кричат селезень с уткой

Там, на островке речном.

Девица ясная, девица красная,

Доброму мужу – пара.

Ивару налили еще вина, он хотел отказаться, но наткнулся на взгляд мерцающих глаз Нюй-гун, и выпил все одним махом.

За первой песней началась вторая, еще более откровенная, про сливовые тычинки и пестики. Девицы со всего зала принялись подпевать, хлопать в ладоши, отбивая ритм, и этот ритм чудным образом заворожил, изгнал из головы конунга тревожные мысли, успокоил сердце.

– Пойдем, – хозяйка дома взяла его за запястье на диво мягкой рукой. – Пойдем же, доблестный муж…

Ивар не помнил как, но они очутились в отведенной для него комнате.

– Ну что же, гость, поиграем? – Нюй-гун загадочно улыбнулась, и облизала губы на редкость длинным языком.

Она повела плечами, и одежда поползла с них, обнажая белоснежную кожу, красивую грудь с алыми сосками. Хозяйка дома шагнула ближе, положила руки Ивару на плечи, сладкий, зовущий запах стал сильнее.

Голова закружилась, но перед глазами конунга неожиданно встала Рагнхильд, не такая, как сейчас, а молодая, когда он еще был не вожаком викингов, а работником в усадьбе Аки Золотой Бороды. Ивар вздрогнул и отшатнулся, едва не шлепнулся, зацепившись за низкое ложе.

– Я женат! – воскликнул он.

– Ну и что? – удивилась Нюй-гун. – Твоя жена далеко, я чую, и она ничего не узнает…

Но сладкий дурман уходил, рассеивалась дикая, звериная похоть, хмель выветривался, словно от воспоминаний внутри головы потянуло холодным, бодрящим ветерком. Лицо хозяйки дома исказилось, блеснули в хищной усмешке необычайно острые зубы.

– Вот ты каков, клянусь луной? – прошипела она. – Но ничего, и строптивых оседлывали!

Нюй-гун бросилась вперед, ударила его всем телом с такой силой, что захрустели ребра. Ивар шлепнулся на жалобно крякнувшее ложе, а сверху приземлилась хозяйка дома, успевшая избавиться от одежды.

Холодные пальцы вцепились в горло, не давая встать, и конунг ударил, забыв, что перед ним женщина. Махнул рукой, чтобы сшибить ее с себя, освободиться и… его с легкостью перехватили за запястье.

Нюй-гун с трудом охватывала толстое предплечье, но держала крепко, уверенно.

– Покорись, не сопротивляйся, – мурлыкнула она. – Тебе же будет хорошо… разве я не красива?

Да, она была необычайно хороша, и на ее прикосновение тело Ивара отзывалось сладострастной дрожью и шумом крови в ушах. Вот только он не был зверем, что следует лишь желаниям своего тела.

– Я женат… – повторил конунг, и левой рукой нащупал лежащий на полу меч.

Вытащил его из ножен, поднял, еще не зная, что хочет делать – то ли рубить Нюй-гун, то ли просто напугать. Лезвие вспыхнуло, словно оказалось в кузнечном горне, от его хлынул яркий, ликующий свет, и в нем хозяйка дома начала меняться. Белоснежная кожа покрылась рыжей шерстью, лицо вытянулось, руки стали лапами, в увеличившейся пасти блеснули зубы.

Ивар обнаружил, что на животе у него сидит крупная лиса.

Накатило отвращение, почти такое же сильное, как давешняя похоть, и он ударил, неуклюже и не очень сильно. Но лезвие вонзилось хищной твари в бок, заставило ее подскочить, рвануться в сторону.

Конунг перекатился, клинок словно потащил за собой, и ударил лису в спину, перебил хребет.

– Уййййуууу! – истошный многоголосый визг ударил по ушам.

Ложе хрустнуло, исчезло, и он обнаружил, что лежит на голой земле, а высоко в черном небе висит полная луна. Комната сгинула, будто ее и не было, пропала вместе с домом и усадьбой, но лиса осталась – огромная, с седовато-серой шерстью, и девятью хвостами, что разметались подобно вееру.

Нюй-гун была мертва.

Ивар повернул голову на шорох, увидел в дюжине шагов Нерейда, и лису, подбиравшуюся к горлу Болтуна.

– Прочь! – рявкнул он, замахнувшись мечом.

Рыжая бестия отпрянула, зашипела, оскалив зубы, а Нерейд выпучил глаза и рявкнул:

– Ах ты, тварь!

Сразу две лисы бросились на Ивара из темноты, но он уже вскочил на ноги, одну ударил мечом. Вторая смогла вцепиться в сапог, но прочной кожи не прокусила, и получила тычок в голову.

Болтун выхватил клинок и встал рядом, вдвоем зашагали по склону холма, где ворочались, силясь встать на ноги, одурманенные дружинники. Из‑за большого валуна явился Нефритовая Жаба, его шатало, а по горлу бежала кровь, черная в призрачном свете луны.

– Нас обманули… – прохрипел даос, зажимая рану. – Это оборотень… Мои снадобья…

Со всех сторон донеслось перемешанное с воем рычание, из мрака появились звери – крупные волки, с ними похожие на тигров, но более мелкие коты. Захлопали крылья, небо заполонили птицы, от их истошного ора стало больно ушам, а наземь посыпались черные перья.