Щурясь на низкое зимнее солнце, Иван смотрел в окно тамбура. До станции Красные Мудрачи оставалось минут пять. Оттуда — бросок на Лебяжье: теплое озеро посреди заснеженных сопок. Задание на озере подвернулось случайно. Бывший коллега по «морянке», так в обиходе называли офицерскую школу ВМС, разыскал его и предложил выгодный контракт с фирмой «Гидра». Название фирмы указывало на ее «водяные» интересы, и Славороссов, одинокий морской волк, откликнулся на ключевое слово. Некогда в священной древности предприимчивый Геракл окунул свои стрелы в ядовитую кровь Лернейской Гидры и взял от нее «лучшее». Иван Славороссов тоже надеялся поживиться от «Гидры» и заполучить щедрые командировочные в «зеленых».

Согласно официальной легенде, служба занималась экологическим мониторингом, в частности, проверкой воды и почвы на радиоактивность. Как далеко простирались истинные планы «Гидры», Иван не мог даже предполагать. Заключение контракта сопровождали компьютерные тесты, состоящие из подозрительно длинных числовых рядов, и консультации в полутемных кабинетах, где Иван не видел лица говорящего. Нанимателям понравился его высокий расовый индекс и мужественная простота. Числовое досье, составленное на основе таинственных расчетов и программ, выдало всю его подноготную: смелость, честность, скромность, безупречность, альтруизм, верность данному слову и прочие добродетели.

Прошедшего испытания волонтера отослали на склад. Недаром мифическую «Гидру» считали многоглавой: разветвленный интеллект службы предусмотрел буквально все неожиданности шпионского пленера, с такой экипировкой можно было смело отправляться хоть в полярные льды, хоть в безводные пустыни, а то и в настоящую лунную экспедицию.

Но истинное лицо «Гидры» приоткрылось во время стажировки Ивана, хотя «лиц» у службы оказалось не меньше, чем голов у Лернейской Гидры, а их у мифического пресмыкающегося было девять, а одна даже бессмертная. Бессмертную голову олицетворял Нихиль — начальник «Гидры». Нижние конечности Нихиля были парализованы, а верхние приросли к рычагам и кнопкам мощного «лунохода», но голова, точнее, котелок с металлической крышкой, кипела идеями.

Задание на Лебяжьем представлялось легким и не сулящим приключений: под видом туриста он с неделю поскучает на «теплом озере» с удочкой, что, как известно, есть приспособление с дураком на одном конце и червяком на другом, и если червяк вовсе не имел личного дела и номера, то он, Славороссов, был назначен агентом 0–0, то есть «нулевым» уровнем в подножии великой пирамиды. Предполагалось, что этот ранг соответствует нулевому состоянию интеллекта, но Иван в свое время закончил академию ВМС и успел послужить на атомоходе.

На полустанке Красные Мудрачи оказалось неожиданно людно и даже празднично, словно Иван попал на деревенскую ярмарку. Московский экспресс стоял здесь ровно пять минут; где-нибудь в большом городе эта пятиминутка — сор, шелуха времени, но местные имели свое понятие о временных константах, одна «московская» минута могла обеспечить их средствами на несколько дней, а то и месяцев. Звякнув рюкзаком, Славороссов спрыгнул с подножки вагона, расправил затекшие плечи и несколько раз подпрыгнул, хорошенько перетряхнув все тело. Это была особая гимнастика подводников, очень удобная, когда надо было срочно взбодриться и привести мышцы в порядок.

Ладный камуфляж, дорогой карабин в чехле и завидная туристская амуниция раззадорили продавцов. Толкаясь тележками и обгоняя друг друга, они устремились к единственному пассажиру, сошедшему на их гостеприимную землю.

— Сынок, служивенький, грибочки ядреные! — заклинала старушка, за версту чуя военную косточку. В ее руках, как погремки, подрагивали грибные ожерелья «летошнего сбора».

Ничем не выдавая интереса, Иван прошелся по странному рынку, разглядывая товары. Радугой играли на солнце собольи и куньи шкурки. Ушлые китайцы толкали ладанки с кабарожьей струей, толченные в порошок рога изюбра, «сердце тигра» и прочие лукавые снадобья. Бодрый старичок в видавшем виды рысьем треухе прижимал к груди мутноватые склянки с большой буквой «ж», выведенной фиолетовыми чернилами. В сумке у его ног стояли другие: черно-непроницаемые с буквой «м» и «мертвой головой» на этикетке. Похоже, тайна, о которой перед отправкой на задание вполголоса вещал Нихиль, была хорошо известна Красным Мудрачам.

— Почем отдашь? — небрежно спросил Иван у старичка.

Обрадованный продавец энергично тряхнул «живой водой»: жидкость в бутылке вспенилась и порозовела.

— Бери! За каждую — тыща.

— Дешево ценишь, — усмехнулся Иван.

— Товар-то на любителя, — подмигнул старичок.

— Мне мертвая ни к чему, а живую чего не взять? Пятьсот и лады!

— Бери, милачок! Жизнь и смерть по одиночке цены не имеют, — встрепенулась старушонка, обвешанная грибными ожерельями, — вернешься домой, фокусы молодухам будешь показывать.

— Это какие же фокусы?

— Еще дедок мой, бывалоча, сушеную малину этой водой попрыскат, дунет на ладошку, а ягодка ровно с куста!

— Ладно, уговорили. Сможешь повторить опыт, куплю, — пообещал Иван продавцу.

Мужичонка выдернул у старухи грибную низку и, демонстрируя витальную силу своего товара, вылил на сморщенную лесную шишигу несколько капель, что есть силы подул и потер в ладонях. Гриб заскрипел и рассыпался в прах.

— Вот незадача: перестояла водица-то, — развел руками продавец. — Ну, купи хоть за сотню, волоса от нее растут пуще, чем от медвежьего сала. Вот гляди!

Он сорвал изъеденный шешелем[1]треух, и на солнце блеснула рыжая, волосок к волоску шевелюра.

— Не волос, а литье. Ей-ей, проволока!

Студеный ветер вздыбил его медную гриву, и шибче заплясали бутылки, зажатые в красной от мороза ладони.

— Ладно, чудодей, скажешь, где взял, куплю твою стеклотару.

— Местов не знаю, через десятые руки получал, — заюлил продавец.

— А эти? — Иван кивнул на мрачные опухшие физиономии его конкурентов. На чекушках у них значились все те же заветные символы — череп с перекрещенными костями и разлапистая буква «Живете».

— Эти тож…

— Заплачу, — пообещал Иван.

Мужичок мялся:

— Эх, была не была! Все равно ведь дознаешься. Живет в Заболотье Филимоша — на Лебяжьем места знает. Из-под берега там теплые ключи бьют, и водица идет дюже живительная, только ее еще перегонять надо навроде самогона, чтобы сила ее проявилась.

— Филимоша? Это что за фрукт? — спросил Иван, не выдавая вспыхнувшего интереса.

— Филимоша-то? Он у нас навроде деревенского дурачка. Воду в змеевике гонят, книжонки детские читат, игрушки строгат, а после играется с ними, как дитя малое. — Раз мужики к нему приступили: «Ты, ханурик, воду по сто раз в змеевике гоняшь? Соболек мешками на Лебяжье таскашь? Можа, ты из зерна самую наилучшую „пшеничную“ гоняшь? Налей и нам хоть чекушку!» — Соболек-то, по-нашему, — зерновая шелуха, — пояснил рассказчик, — мы ею печки топим, а этот Айболит птице сыпет. А в Лебяжьем птицы — пропасть! Лебедь-шипун даже зимой не улетает. Так эта сопля пропащая взялся их «собольком» прикармливать. Ну не дурня ли?