Жермон приехал именно ради этого – проводы артиллериста были долгом уцелевших на Мельниковом лугу, но фок Варзов все еще болел, а может, не желал своим присутствием ставить нового командора Горной марки в щекотливое положение. Ариго предложил заменить старика, Ойген одобрил, Савиньяк не возражал, только сейчас все похороны и битвы мира канули в серебристый омут.

Жермон Ариго с детства терпеть не мог поэзию, особенно любовную. Сам не понимая почему, будущий генерал шарахался от столь дорогих его матери рифмованных описаний нежных чувств и роковых страстей. Нет, гвардейский лоботряс, а позднее – торский офицер девиц и дам не чурался, мало того, в последний год он стал подумывать о женитьбе, однако никакой взор, в отличие от пули, Ариго не поражал, а «огнь животворящий» если и бежал по жилам, то исключительно от касеры. Так было, но сейчас впереди рядом с Проэмперадором шла она. Жермон видел жесткий стоячий воротник и над ним – высокую прическу; волосы блестели на солнце, будто спелые каштаны, в которые упало несколько лиловых звезд. Что свалилось на него, генерал не понимал, только все, что было прежде, внезапно стало неважным.

– Я слышал про нее от Валентина, – шепнул Жермон шагавшему рядом Ойгену, – она не хотела уезжать.

– Графиня поступила разумно, – немедленно откликнулся бергер. – Озерный замок – сильная крепость, к тому же скверна его затронет в последнюю очередь.

– Скверна? – Какая, к кошкам, скверна?! Он хочет говорить о графине. – Да, наверное…

– Герман, я уже ставил тебе на вид – ты недооцениваешь опасность. Привычная нам война отложена, но это не значит, что мы вправе наслаждаться миром. Поговорим об этом после, сейчас нам предстоит исполнить наш долг. Ты ведь не знаком с баронессой Юлианой?

– Да я и Вейзеля-то узнал лишь в нынешнюю кампанию.

– Это была достойная пара. Именно такая жена должна быть у хорошего генерала, и, можешь мне поверить, она у тебя будет.

Ойген говорил то же, что и вчера, и месяц назад, но сейчас это стало чушью. Жермон больше не желал слышать про светлые косы.

Баронессу Вейзель Лионель встречал еще меньше, чем барона, однако Росио про столь примечательную пару наболтал немало. Когда он еще болтал про всякие забавные мелочи, вроде начальства. Савиньяк поклонился крупной белокурой вдове, что высилась на крыльце, будто принимающий парад военачальник.

– Сударыня, – памятуя об отповеди, данной баронессой марагонским утешителям, Ли решил быть краток, – печальная привилегия сопровождать вас в храм принадлежит герцогу Алва, но он не может ею воспользоваться. Его заменю я, хоть мне и не выпало чести служить под началом генерала Вейзеля.

– Это объясняет, почему вы не смогли сохранить каданские трофеи, – немедленно сообщила баронесса. – Но воюете вы хорошо, всяко лучше фок Варзов. Вы не служили под началом моего мужа, однако он с радостью принял бы под свое начало вашу артиллерию. Хорошо, что вы вспомнили Алву и не стали меня утешать.

– Сударыня, я был рядом с матерью на похоронах отца. Иные утешения сродни кощунству.

– Да. – Она оперлась на предложенную руку, именно оперлась, тяжело и уверенно. – Наш третий сын, родившийся на девятом году брака, если б не нынешние безобразия, будущей осенью стал бы унаром. Курт хотел, чтобы его взял Алва, но я прошу об этом вас.

– Если школа оруженосцев сохранится, я так и поступлю.

– От кого это зависит? От Рокэ?

– Регент занят другими делами, баронесса, и он очень далеко. – Так далеко, что даже выходцам не найти! – Судьбу Лаик решит герцог Ноймаринен. Сударыня, граф Ариго и барон Райнштайнер очень ценили генерала Вейзеля. Они хотят засвидетельствовать вам свое почтение.

– После службы. Скажите им, что мне не нужны соболезнования, пусть лучше расскажут про Мельников луг, они ведь там были оба. Я хочу знать все, но это уместно за столом, когда мужчины пьют и вспоминают. Рокэ мог выпить очень много, а вы?

– Меньше, но тоже достаточно.

Свести по длинной крутой лестнице беременную, как бы та ни храбрилась, непросто. Ступени были высокими и узкими, и Ли спускался боком, готовясь в любой миг подхватить баронессу. Не упал никто. Внизу уже ждал беловолосый священник, которого так и тянуло назвать жрецом, да и пропорции храма криком кричали о гальтарских временах, а вот убранство было новым. Относительно. Такое литье вошло в моду уже после Двадцатилетней.

Тонущий в рябиновых и еловых ветках гроб был закрыт – прошло слишком много времени, чтобы смотреть в лицо умершего. В ногах, как и положено, лежали шпага и перевязь, в головах стояло кресло для вдовы и скамеечка для приемной дочери, остальных ждали недлинные, обитые траурным бархатом лавки – Франциск разрешил своим последователям разговаривать с Создателем сидя, но и стоять при этом не запретил. Дворцовый этикет предписывал скорбеть, оставаясь на ногах, однако баронесса Вейзель и графиня Гирке рассудили иначе. Лионель, придерживая шпагу, сел слева от изголовья. Места хватило бы еще на троих, но рядом устроился только Придд, хозяйка куда-то пропала, а Райнштайнер с Ариго расположились напротив, так что Савиньяк мог видеть не только Юлиану, но и генеральские физиономии. Райнштайнер казался сосредоточенным, Ариго – растерянным и слегка пьяным. Задние скамьи заняли эскорт и слуги – всего человек тридцать, очень скромное прощание.

Проводить Вейзеля, дай им возможность, явилась бы вся Марагона и вся Западная армия, и это не считая земляков и родни. Бергеры, впрочем, еще соберутся у фамильной усыпальницы, когда артиллерист вернется домой. Маркграф, как и положено варвару-агму, устроит пир со стрельбой, но горевать будет искренне. Вот в Савиньяк на отцовские похороны сбежалась вся знать, и только Леворукий с Росио знали, как вдове и наследнику хотелось вышвырнуть прочь едва ли не половину гостей во главе с тессорием и кансилльером. Вытерпели, чудом не захлебнувшись в лживом сочувствии. Потом Ли узнал, что вдова не пролила ни слезинки, да и наследник был подозрительно спокоен и вообще слишком долго ехал… Долго, кто спорит. Пока об убийстве известили командующего, пока разыскали капитана Лэкдеми, пока тот месил грязь по раскисшим дорогам, пробиваясь в ставку маршала…

– Плохо дело, – сказал тогда фок Варзов и с бессильной злостью оттолкнул лежащее перед ним яблоко; оно покатилось, сбив лежащие на краю стола грифели. Ли бросился их собирать, он уже слышал про взбесившегося Борна и решил, что «плохо» – это значит идти и стрелять не в дриксов, а в своих. В однокорытников, сослуживцев, собутыльников, сдуру ввязавшихся в нужный разве что Эйнрехту с Паоной мятеж.

– Арно погиб, – резко бросил маршал. – Ездил в Борн уговаривать – и погиб. Две пули – в живот и в голову… Вторая, слава Создателю, – наповал. Тело отдали, уже везут в Савиньяк…

Почему-то он продолжал собирать эти кошачьи грифели и собрал все, последний был синим. Новый граф Савиньяк положил его на стол и, подчиняясь приказу, сел, чтобы слушать дальше. Фок Варзов никогда не считал нужным обкладывать младших ватой, Рокэ не случайно угодил в оруженосцы именно к нему – последний сын соберано Алваро, только что потерявший мать… Ноймаринен отказался от маркиза Алвасете, сказав, что не сможет выбросить из головы Карлоса и дриксенские пули. Пуля, убившая отца, числилась талигойской.