– Вам доводилось встречать выходцев, сударыня?

– Какое странное предположение.

– Вы желаете сменить имя. Иногда это служит защитой.

– Ах вот вы о чем. – Теперь она спокойна, ведь решение принято. – Героиней баллады мне уже не стать – я не нужна ни рыцарям, ни злодеям, ни нечисти.

– Вряд ли героини баллад при жизни думали, что люди с воображением превратят их беды в предмет зависти, а счастье – в нечто позорное.

– С вами страшно иметь дело…

– Не всем.

– Мне страшно.

– Скорее, сударыня, вам холодно.

Если б Жермона в предвзятости к Савиньяку обвинили сейчас, он бы в ответ зарычал. Громко и неубедительно. Ничего странного и тем более дурного в том, что Проэмперадор принял предложение хозяйки взглянуть на озеро, не было, однако Ариго казалось, что его обманули и обокрали. Чувство было глупым, несправедливым и при этом чудовищно сильным, хотелось пинать стулья, топать ногами, хватать со столов вазы и бить их об стену. Жермон сдерживался, злясь на рассевшегося в кресле Ойгена и стоящего у печи Валентина, заведших очередной дурацкий разговор. Когда генерал заставил себя вслушаться, он чудом не взорвался – эти двое обсуждали все ту же экспедицию.

– Возможно, Вальдес обнаружит что-то ценное, – предполагал бергер, – но я не вижу, что это даст нам сейчас.

– Я слышал еще об одной экспедиции. – Валентин взял кочергу и, открыв дверцу печи, пошевелил угли. – Кажется, ее затевали в Дриксене, однако не думаю, чтобы она состоялась.

– А раз так, – не выдержал Ариго, – за какими кошками об этом думать? Савиньяк говорил еще и о холтийцах, эти вообще воды боятся.

– Очень хорошо, что ты напомнил о Холте. – Воистину, Ойген непрошибаем. – Мы слишком увлеклись самой экспедицией, в то время как Савиньяк имеет в виду нечто другое, объединяющее кочевников и вице-адмирала. Но я не представляю, что бы это могло быть.

– Ну так спроси! – Ариго цапнул один из стоящих на подносе бокалов, хоть и решил не пить самое малое до возвращения графини. – Савиньяк здесь.

– Мне кажется, – вмешался Валентин, – Проэмперадор хочет, чтобы кто-то из нас либо пришел к такому же выводу, что и он, либо опроверг его. Холтийцы двинулись из Седых земель в Золотые по существовавшему тогда сухопутному перешейку задолго до того, как зашевелились обитавшие на запад от них вариты. Холтийский исход был прерван затоплением перешейка. Это событие принято называть потопом, хотя некоторые сьентифики считают, что речь идет о трех отдельных бедствиях в трех разных местах, превращенных человеческой памятью в нечто единое и ужасное. В любом случае Полночное и нынешнее Холтийское моря соединились, похоронив несколько племен. Видимо, пережитый уцелевшими ужас дает о себе знать до сих пор.

– Закатные твари, – не выдержал Ариго, – откуда ты знаешь еще и это?

– Полагаю, от того же человека, что и граф Савиньяк, – предположил Придд. – От барона Капуль-Гизайля. Господа, кажется, ваше ожидание подходит к концу.

… Они явились вдвоем, Проэмперадор и графиня. На улице подмораживало, и на щеках женщины проступил румянец. Савиньяк подвел даму к свободному креслу, а сам, взяв бокал, присоединился к Валентину. Или к печке.

– Озеро при свете звезд в самом деле прекрасно, – обрадовал он. – Господа, вы многое потеряли, но те же воды в блеске солнечных лучей выглядят более жизнеутверждающе.

– Мужчины часто предпочитают день. – Вино сестре подал брат, и у Жермона от сердца несколько отлегло. – Я рада вас видеть, ведь мои вечера по большей части одиноки.

– Это прискорбно, – вежливо пособолезновал Райнштайнер. – Господин Проэмперадор, мы с генералом Ариго просили бы вашего согласия на разговор с графиней Гирке.

Заорать, что он ничего не просит, Жермону помешала природная правдивость. Про Джастина напомнил действительно он, и он же предложил расспросить графиню. Правда, ему представлялся тихий разговор у огня, конечно, в присутствии Валентина, но без Савиньяка и достойных хурия оборотов.

– Вы умеете ставить в тупик, барон, – спокойно произнес Савиньяк. – Как я могу вас поддержать или… остановить, не зная, в чем суть дела.

– Это я затеял, – бросился в бой Жермон. – Ойген… Генерал Райнштайнер считает, что… то, что вышло с наследниками некоторых фамилий, не случайность. Весной мы говорили с Валентином о его старшем брате, но генерал остался неудовлетворен.

– Нужно внести ясность. – Бергер негромко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Я убежден в откровенности герцога Придда, но не в правомерности его выводов. Я по-прежнему предполагаю заговор против ряда фамилий. Последствия этого заговора мы все сейчас ощущаем. Орудиями преступления могут быть не только яд или кинжал, но и люди, особенно если они введены в заблуждение. События в Олларии, я имею в виду прошлое лето и осень, это доказывают.

– В таком случае, – негромко заметил Валентин, – заговор возглавляет судьба. Как писал Лахуза, «стоит тронуть одну ветку дерева, и закачаются все»… В этом смысле смерть графа Васспарда легко связать и с убийством Эрнани Последнего, и с решением Эрнани Святого.

– Это было слишком давно, – графиня подошла к брату. – Валентин прав, в смерти Юстиниана можно винить лишь судьбу и семью.

После такой отповеди оставалось принести извинения и убраться. Жермон встал, Райнштайнер остался сидеть.

– Сударыня, – скучным голосом уточнил он, – вы подтверждаете, что ваш брат Юстиниан был застрелен предыдущим графом Гирке по приказу предыдущего же герцога Придда, обеспокоенного сближением наследника с герцогом Алва?

Графиня передала Валентину свой едва тронутый бокал и поправила выбившийся из прически локон. Она смотрела на Ойгена, и только на Ойгена.

– Барон, я ваша должница. Вы предоставили мне возможность развеять ужасное заблуждение. Отец никогда не отдавал столь чудовищного приказа. Он вызвал Юстиниана в Васспард, потому что желал примирения с Олларами, то есть Дораком, Ноймариненом и Алвой. Убийство положило конец надеждам отца… зачеркнуть прошлые ошибки.

– Это не так, Ирэна. – Другой выпил бы оба кошачьих бокала залпом или швырнул их об пол, Валентин лишь пересек комнату и аккуратно поставил алатские финтифлюшки на стол. – Юстиниан был предан Первому маршалу, но понимания в Васспарде это не встретило.

– Вам, Валентин, тогда не было и пятнадцати. – Она снова тронула прическу, однако лицо и голос были даже не спокойны – наполовину мертвы. – Вы всего не знали и не могли знать. Юстиниана убила наша сестра Габриэла, теперь я могу этого не скрывать.

В голосе графини больше не чувствовалось напряжения, только тусклая, уверенная безнадежность. Ни брат, ни сестра не сомневались в своих словах, но был ли прав хоть кто-то? Рокэ думал так же, как Валентин, только он не видел и не слышал эту женщину.