Со смертью Мишель оборвалась последняя ниточка, способная скрепить обе партии, а Изабелла почти исполнила свое жестокое желание: столкнуть собственного сына в пучину горестей и несчастий. Ради этой цели она отравила собственную дочь.

Наконец Небо решило лишить чудовищную женщину выгоды, извлекаемой ею из каждого преступления. Тот, на кого она уповала, на ком строила все свои расчеты, сошел в могилу.

Находясь в Мелене, Генрих собирался прийти на помощь герцогу Бургундскому, дабы нанести дофину окончательное поражение; неожиданно он почувствовал сильные боли, и его в носилках отправили в Венсенн, где он скончался от фистулы, которую врачи в то время лечить не умели.

Едва стало известно о болезни короля, как к его одру примчались Варвик и Бедфорд, и монарх сообщил им свою последнюю волю. Он завещал им во всем поддерживать герцога Бургундского и никогда не заключать мира с дофином. Филиппу он поручил исполнять обязанности регента при короле Карле VI; в случае его отказа регентом становился герцог Бедфорд. Регентство в королевстве английском он поручал другому своему брату, герцогу Глостеру.

Сделав распоряжения, он скончался, как подобает герою. Однако вряд ли совесть его была чиста; чистая совесть предполагает добродетельную жизнь, а человек, подменявший право силой, прибегавший к уловкам и обманам и грабивший то, что ему не принадлежало, не мог идти дорогой истины и чести; он стал главной причиной несчастий Франции.

Когда герцог Бургундский явился на похороны, ему, согласно завещанию Генриха, предложили стать регентом. Несмотря на уговоры королевы, герцог отказался.

«Я пропала, — подумала Изабелла. — Кто теперь поддержит меня?.. Может, предложить ему регентство, с тем чтобы он тотчас переуступил его мне?»

После смерти Мишель Филипп перестал проявлять живой интерес к делам королевы.

Когда преступление ошибается в расчетах, преступнику вместо удачи достается раскаяние. Пусть эта истина навсегда отпечатается в душе всех злодеев, рвущихся к преступлению, запечатлеется как для их собственного спокойствия, так и для спокойствия их несчастных жертв.

Филипп уступил регентство герцогу Бедфорду; все согласились с его решением. Королева утешилась: смерть Генриха не только не пошла на пользу партии дофина, но, напротив, ослабила ее положение. Герцог Бретонский порвал с дофином, и, похоже, единственной причиной разрыва явилась королева: не в состоянии приумножить число врагов сына, она решила уменьшить число его союзников; когда месть не может свершиться, обходятся мелкими пакостями.

События эти не лучшим образом повлияли на здоровье Карла; несчастный монарх угасал на глазах, к его обычному бреду прибавилась лихорадка, и приступы ее умножились. Королева испугалась грозившей ей потери супруга, который в то время, когда все активно удаляли ее от власти, был ей совершенно необходим: без этого призрака она не могла оставаться у руля государства и извлекать из этого выгоду. Дела дофина шли все лучше и лучше, и уже никто не сомневался, что после смерти отца дофина королеву немедленно сошлют в глухую провинцию: слишком много вреда принесла она и сыну, и государству, а потому на помилование она не надеялась. И Изабелла решила совершить последнее преступление, дабы избавиться от самого ненавистного ей человека. Многократно прибегая к яду, на этот раз она побоялась его использовать, опасаясь навлечь на себя подозрения. В задуманном же ею преступлении ее трудно будет заподозрить.

Узнав, что дофин, намереваясь созвать в Ла-Рошели большой совет, приказал соорудить пригодный для заседания амфитеатр, королева вспомнила хитрость, примененную Нероном в Сиденском амфитеатре, где, едва заполнившись зрителями, скамьи рухнули. Изабелла решила последовать примеру Нерона.

Полагаю, все помнят, как несколько лет назад Леклерк распахнул ворота Парижа герцогу Бургундскому и оказал немало услуг королеве; желая вознаградить его за труды, Изабелла сделала его одним из лакеев королевской опочивальни; этому человеку она решила поверить свой отвратительный замысел. Осыпав его золотом, она тайно направила его в Ла-Рошель, приказав ему познакомиться с главным строителем и убедить его сделать так, чтобы в нужное время все сооружение развалилось, но Леклерк испугался исполнить сей жестокий приказ. В свое время он, питая ненависть к арманьякам, открыл ворота Парижа бургиньонам; будучи искренне привязан к королеве, он оказывал ей услуги в Туре, но на преступление, о котором просила его Изабелла, он пойти не решился. Опасаясь, что в случае отказа жизнь его окажется под угрозой, он сделал вид, что согласился, хотя втайне уже обдумывал план, как ему спасти и свою жизнь, и жизнь дофина.

Прибыв в Ла-Рошель, он отправился к главному строителю и все ему рассказал.

— Зал должен рухнуть, но дофин обязан остаться невредим, — сказал Леклерк. — Вы, как и я, в ужасе от такого преступного умысла, а потому мы сделаем все, чтобы он не осуществился. Не исключено, нам придется принести в жертву много народу, однако мы примем меры, дабы уменьшить опасность; увы, полностью избежать жертв не удастся: необходимо делать вид, что мы исполняем приказ королевы, иначе гнев ее обрушится на наши головы.

И все случилось так, как задумал отважный Леклерк. Помост с креслом дофина упирался в капитальную стену, а потому остался нерушим, в то время как скамьи вокруг него рухнули. Благодаря стараниям Леклерка и главного строителя погибло всего двое. Когда Леклерк вернулся, встретили его дурно; Изабелла обвинила его в слабости и предательстве. Опасаясь, что Леклерк проговорится, королева бросила его в Бастилию; там он непременно бы погиб, если бы дофин, взойдя на трон, не воздал несчастному по справедливости и не вызволил его из темницы; к тому времени Изабелла уже покинула мир живых, и Леклерк, не боясь более ее гнева, во всем признался.

Состояние короля ухудшалось с каждым днем. И вот 20 октября 1422 года во дворце Сен-Поль несчастный государь, окруженный своими малочисленными придворными, испустил последний вздох. К его смертному одру не явился ни один принц крови, а в сундуках его не нашлось денег, чтобы оплатить его похороны. Вынужденный вмешаться парламент издал постановление, согласно которому мебель покойного продали, дабы покрыть расходы на его погребение.

Добрый государь, обладавший множеством добродетелей и почти не имевший пороков, скончался в нищете; подданные почитали его и называли «любимым»; верный союзник, хороший отец, чувствительный супруг и щедрый друг, он, к несчастью, попал под власть недостойнейшей из женщин; страдавший от тяжкой болезни, мучившей его постоянно, он не сумел преодолеть слабость, заставившую его совершить множество ошибок и заглушить в себе добродетели, кои, развивай он их, могли бы поставить его в ряд с нашими лучшими монархами.

В толпе, присутствовавшей на похоронах, стенали и лили слезы; подданные оплакивали любимого монарха, равно как и собственные несчастья. Ораторы прославляли достоинства покойного государя, но никакая речь, какой бы возвышенной она ни была, трогательностью своей не могла сравниться со слезами народа. Уверен, увидев эти бесценные и сладостные слезы, Предвечный в своем небесном чертоге воздаст государю за его добродетель. Ибо никогда Он не говорит королям, явившимся к подножию Его трона: «Если вас хвалили несколько льстецов, вы достойны меня»; Он смотрит, как подданные провожают своего монарха, и, узрев их искреннюю печаль, речет: «Садитесь со Мной одесную, ибо вы были подобием Моим на земле».