падает на Питера, на котором одеты все те же старые пляжные (синие с желтыми нарисованными на них пальмами) до колен шорты, в которых он расхаживает дома, с одним лишь отличием, что в эту секунду они уж больно стали ему узкими, облегающими. По крайней мере, так было в Сиэтле. Джексон над ним всегда подшучивал, говоря, что шорты, как его талисман, он одевает их, где бы ни был. Раньше в обоих глубоких карманах этой одежды были сладкие карамельки, шоколадки, которыми он запасался, если мы втроем смотрели фильм, и чтобы не возвращаться обратно на кухню за «вкусняшками». Мы с ним заядлые сладкоежки, это Джексон у нас не любитель сахарных изделий.

Счастливый с виду, он держит поднос, на котором поставлены две чашки ароматного горячего шоколада. Заметив меня, изумленно произносит:

— Милана, ты ли это? Что, что с лицом? Откуда ты? — Всматривается в мои блестящие от слез глаза под тусклым кухонным светом и ставит утварь на стол. — И почему ты здесь?

Я прохожу к нему, глубоко вздохнув, опуская лицо вниз. Порой, когда кто-то интересуется твоим состоянием в момент, когда слезы ещё не успели отступить от тебя, ты пускаешь второй соленый поток на волю, тот, который не успел сгинуть первоначально.

— Ну что ты, детка, иди ко мне, — с невероятной нежностью говорит Питер, и я прижимаюсь, растворяясь в родных объятиях. Слезы градом льются из глаз, и я не в силах их остановить. — Он опять что-то натворил? — уже с грубостью высказывает брат. Я крепче обхватываю его руками, проливая слезы в плечо. — Сестренка, расскажи мне, что с тобой?! — Он поглаживает меня по голове, действуя успокаивающе, как и было ранее. — Он все рассказал тебе? — Впитывая каждое его слово, я поднимаю на него глаза, едва ли отстранившись. — Мы придумаем что-нибудь, не расстраивайся, — говорит прямо в лицо неровные мысли. — Нельзя терять надежды. — От него веет чем-то печальным.

Объятая трепетом от его двусмысленных выражений, спрашиваю:

— Про что ты имеешь в виду?

Его тело словно становится вздыбленным, напрягшимся.

— Э… нет, я хотел сказать, что… — мнется, раздумывая как прикрыть сказанные им слова.

— Нет уж, Питер! — с восклицанием говорю я. — Объясни, что хотел мне сказать такими словами?

Он смотрит поверх моего плеча с таким лицом, будто видит призрака, внушающего ему сущий ужас и страх.

— Питер! Что мы придумаем? Какой надежды?

— Я хотел сказать, — снова берется за свое, — я хотел сказать, что… — колеблется он.

— Что-то с Даниэлем? — предугадываю я. — Вы именно поэтому встречались?

— Д…ыа… — закусывает нижнюю губу, — вестей пока никаких и…

Я вздыхаю.

— Но ты не тревожься, сестренка. И… — волнение чуть стихает в его действиях и глазах, — ты же не из-за этого приехала?

Слышатся чьи-то шаги:

— Ритчелл с Аннет отключили фильм и, оказывается, уснули, — уведомляет Эндрю шепотом, — поэтому спуститься не смогут. Не буду их будить.

— Конечно, я с Питером немного поболтаю тогда и… Где мне можно у вас переночевать? — робко спрашиваю я.

— Перед лестницей, — указывает он, — дверь. Там комната для гостей. Размещайся, бери все, что посчитаешь необходимым.

— Спасибо вам, я очень признательна… — Всегда испытываю смущение в гостях, так как не хочется теснить людей, но и ехать к Джексону не вижу смысла, снова начнем выяснять отношения.

— Я вас оставлю.

— Доброй ночи, — искренне говорю я я.

— Эндрю, а как же ваш горячий шоколад? — Указывает Питер на кружки.

— Милану угости, я валюсь с ног, — устало произносит папа подруги. — Завтра прилетят торговые агенты, наши знакомые из Буэнос-Айреса, длинный день.

— Хороших снов, — дополняет Питер.

Эндрю уходит.

Мы идем на кухню. Пахнет новизной и запахом срубленного дерева.

— Присаживайся, — указывает мне на высокий барный стул. — И начнем наши ночные беседы, — улыбается брат, подвигая ко мне чашку с напитком.

Заняв место рядом, обхватив руками горячую белую фарфоровую чашку, засматриваюсь, как из нее еще идет пар, кружась в танце с воздухом.

— В чем этот негодяй провинился на сей раз? — в тоне прослеживается и шутка, и легкое раздражение.

Питер, прислонившись локтем о стол, одной рукой берется за голову, маленько наклонившись, другой прихлебывает налитое в емкости.

— Джексон считает, что я изменяю ему, — высказываю с таким кажущимся мне равнодушным голосом.

Питер выбрасывает из горла напиток. Он растекается по его животу и добирается до шорт.

— Чт…о?

— Питер, — поверхностно смеюсь я, — у меня есть салфетки. — Раздобыв их в сумке, в которой бардак, представленный смесью всех разнородных предметов, я подаю ему.

— Вот неуклюжий.

— Весь в меня.

— Или наоборот, я в тебя такой, — подбадривает меня шуткой. — А теперь серьезно. Какие основания у нашего Величия так считать? Он обезумел совсем? — вытираясь, обдумывает Питер.

— Тебе не рассказывала Ритчелл про сына Марка?

Он опускает задумчиво уголки губ, которые покрыты коричневым оттенком, как будто у ребенка, который ел беззаботно шоколад, не мысля, что может быть испачканным.

— Ритчелл меня известила лишь о маскараде, в шесть вечера, завтра и то эта новость прозвучала у нее от тебя.

Я улыбаюсь, уносясь мыслями в далекое детство, смотря на Питера, отчего сама беру влажную ткань и устраняю на его лице слипшиеся потеки. Он мотает головой, как малыш, нарочно игриво противясь моему действию.

— Потому что я не могу говорить о серьезных вещах «грязнуле», — одновременно произношу я. Его зрачки загораются, он так глядит будто тоже бродит по нашим прошлым воспоминаниям.

— Я не перестану утверждать, как я рад, что мы возобновили общение и… настоящие брат и сестра.

От таких слов наполовину высохшая слезинка стекает из левого глаза, которую Питер мне мгновенно утирает подушечкой пальца.

— Как я вам? Чистый? Теперь мне можно побывать в высшем обществе и подслушать краем уха разговоры титулованных дам?

Я бросаю в его лицо эту же салфетку, тихо хохоча:

— Угомонись, братец!

— Итак, продолжим наши светские беседы, — со смешной гримасой сообщает Питер.

Я докладываю ему события последних дней.

Питер сосредоточенно выслушивает.

— ЧТО ОН ТВОРИТ? — громко глаголет брат. — Из ума выжил, нанимать слежку, — злостно молвит, мотая головой в стороны. — Давно пора вправить мозги ему, больно умный стал. И только и знает, что ступает в самое дерьмо!

— Так еще и кричит на меня, обвиняя, что я изменила ему и мне нельзя ни с кем встречаться из лиц мужского пола! — раздраженно заявляю я. Обида еще не отступила.

Питер нервно воспринимает ситуацию, но произносит, что поговорит с ним.

— У меня вопрос. Ты гарантируешь, что этот малый захотел пообщаться с тобой только, чтобы стать тебе другом или?.. — через минуту спрашивает ровным голосом.

— Питер, — настойчиво я произношу, — ты же знаешь,