— Но она смогла меня убедить. Быть может, я и вправду привык к жестокости своей судьбы, что периодически забываюсь и отыгрываюсь на других… — Судя по его раскаивавшемуся тону, Милана произвела в нем революционный душевный переворот.

Так он одинокий мужчина?

— А как же ваша внучка? — припоминаю беседу на крайней встрече с ним.

— Редко приезжает ко мне, — вздыхает он. Кажется, он впервые настолько искренно говорит о себе. — Они с дочкой живут в Англии. А супруга моя скончалась пять лет назад.

— Мне жаль, что вот так все сложилось у вас, — понимающе отвечаю я. — Милана не хотела опечалить вас. Она честна и добра ко всем, — подумав о ней, добавляю я. Хоть и скрываем мы с ней наши отношения, но это единичный случай. — Вы не посчитайте, что ею движила мысль навредить вам, нет, — неосознанно срывается с языка. — Совсем нет.

— А я догадывался, что вы были знакомы и раньше. Вы так великодушно друг о друге отзываетесь, держитесь за каждого будто…

Я немедля прерываю его, с усилившимся сердцебиением:

— О чем вы говорите?! Нет, я лишь хотел сказать, что…

— Джексон, — странная улыбка касается его губ, словно он нас разоблачил, — я не первый год живу, мне шестой десяток, — касается рукой моего предплечья. — И мне ли не знать о годах юных? И о любви, которую иной раз запросто увидеть в ваших взглядах друг на друга.

Меня словно прорезают ножом и собирается ноющая боль в желудке.

— Нет-нет, что вы?! — эмоционально с бодростью возражаю я, прибегая ко лжи. — Вы ошибаетесь, все не так и… — И слова в эту секунду не подбираются. — Мы коллеги и…

— Любите друг друга, — выдает счастливый смешок изобличения, — не упрямься. Это слепой заметит в ваших разговорах. Слова любви не требуют излишних дополнений.

Еще один резкий толчок прямо в грудь. О нас знает тот человек, который не будет молчать.

— Максимилиан, это… — Если Милана узнаёт об этом, то жутко разозлится, но в эту секунду я не в силах придумать красочную ложь, в которую с ловкостью можно поверить.

Незримая рука крепко сжимает мое сердце.

— Если вы скрываетесь от посторонних лиц, значит, на то есть причины. Но вам нужно держаться крайне осторожно.

— Вы не… — язык не поворачивается, — не расскажите о нас? — Страшно говорить в таком месте об этом; ощущается, что нас слышит весь мир и посланник Брендона снимает меня на камеру.

— Нет, — неуверенно говорит он, — не скажу, но подыгрывать в этом вам не собираюсь.

— Нет-нет, я… — Мозг отказывается думать в этот момент. Он даже не способен на то, чтобы выдумать что-то. — Я и не говорю, чтобы вы поддерживали, но на то сложились обстоятельства и… — Я в замешательстве и озабочен тем, можно ли ему доверять.

— Я никому не скажу. Но если это будет противоречить интересам агентства, то, знайте, Джексон, что… я выйду из игры… — тонко подмечает он, воплотившись передо мной тем самым скверным начальником.

— Дайте нам время, — более твердо произношу я; как бы эти слова не долетели до чьих-либо ушей, — и мы все уладим.

Он коротко кивает, а я обыскиваю взглядом массу людей в поиске знакомых лиц.

— Милане передайте, что съемки для нее не предполагается. — Я мотаю головой, не мысля о том, что он мне вещает. — И обязательно нужно встретиться за день до проекта. Договорились?

Непроизвольно отодвинувшись от Максимилиана, с глубоким потрясением, застывая в исступлении, я пытаюсь полностью взглянуть на неё. Впитываю в себя ее облик, отчего кровь зажигает огонь в моей крови и начинает отбивать барабанную дробь в ушах. Отличаемая душевным благородством, с изящной медлительностью она плывет в шелковом небесно-голубом пышном длинном до пола, с тянувшимся сзади нее шлейфом, со спущенными плечами платье. Раскованное одеяние с запахом, плотно стянутое, обтягивает ее упругие груди, выставляя весьма открытое декольте на всеобщее обозрение. «Она сбивает с ног любого, смотрящего в ее сторону». Бессознательно спустив взгляд, я обжигаюсь, лицезря разрез платья с одной стороны, обнажающий лодыжку, позволяющий увидеть белые туфли с острыми носами на шпильках, нежно сидящие на ее тонкой маленькой ножке. Волны соблазнительного жара проносятся по всему телу. Каждая линия ее тела оставляет неизгладимый след в моем буйственном мозгу. Искрящийся блеск от ослепительной белизны ее шеи подобен безмятежности небес. Легкий свет пляшет по ее коже. Голову охватывают мелкие-мелкие кудри, небрежно собранные сзади в подобие ракушки, удерживаемые заколками. Кудрявые завитки у лица придают романтичность ее образу. «Моя Роза Дьюитт Бьюкейтер». Серебристые вставки на ее маске оттенка неба мерцают в свете ламп. Пленившись женственностью, внушающей очарование, утратив сердечное спокойствие, я горю желанием всех оттолкнуть, чтобы пройти вперед, к воплощению изящества, и, утратив благоразумие, упасть в бездну безудержной страсти.

— Джексон, извини, но я повторю вопрос. Мы договорились? — выводит меня из транса голос Максимилиана.

Но я, затуманенный сладостным сном, упиваюсь в блаженных мыслях, фильтруя посторонние звуки.

— Джексон, на кого ты… — произносит, замолкая на полуслове, обернувшись. — ООООоооо… Матерь Божья, — поражается наповал. — Миланочка, звездочка. Она являет взору неописуемое зрелище. В ее манере держаться есть что-то поразительное и при этом простое. Зря я исключил ее из сегодняшней съемки. Но ладно. Отдохните!

Утихший пыл вновь вспыхивает огненным жаром. Зарница страсти подхватывает меня, застилая рассудок, так что места для других мыслей не остается. Мы сливаемся с ней взглядами. Одного созерцания будет достаточно, чтобы посчитать её клочком лазури. Даже ямочки на ее щеках заигрывают. Едва уловимая загадочность делает ее неотразимой.

В этом нежном взгляде — всё ее сердце.

Если бы мне когда-нибудь доводилось держать в руках настоящую любовь, то она была бы в этих взорах меня и моей Розы.

«Она простила меня», — чувствую я, созерцая ее мечтательной улыбкой.

Оставив Максимилиана в безмолвии, решительно тряхнув головой, сосредоточенный лишь на одной мысли — приблизиться к ней, я рвусь в самую гущу столпотворения, расталкивая крепкую глыбу из сгрудившихся людей под ее взглядом. В обращенных на этого ангела безупречной женственности, облеченного в небесную вуаль, взглядах мужчин — жар. Откровенное платье, облегающее изгибы и выпуклости фигуры, как нельзя более возбуждают. И сколько бы раз я не видел ее, она умудряется поражать меня снова и снова.

Дыхание, напоенное страстью, сладко обволакивает меня. Ласкаю взглядом ее женственную аппетитную фигуру. Ее тело создано для особенных ласк.

В глубине ее детско-шаловливого взгляда — тень поэтической нежности.

Поймав себя, что не могу оторвать глаз от ее естественных розовых губ, (обожаю покусывать ее нижнюю пухлую губу),