Джастин открыл глаза и посмотрел на меня. Что он видел: родного отца или аппетитный утренний перекус? Опухоль, кажется, чуть сошла с его лица, но глаза запали еще глубже. Его рот открылся. От верхнего неба до языка тянулись тонкие, липкие нити слюны. Не отводя взгляда от сына, я слепо потянулся к глоку, который отложил в сторону несколько часов назад.

«Господи, почему я не сделал этого, пока его глаза были закрыты?!»

Он по-прежнему был так похож на того самого мальчика, которого я учил кидать бейсбольный мяч много лет назад. Когда мои пальцы сомкнулись на холодной, равнодушной рукояти пистолета, глаза вновь защипало от слез. Лицо Джастина расплылось.

«Что ж, тем лучше», – подумал я.

Я смутно видел, как он садится. Руки задрожали. Джастин издал какой-то звук, больше напоминавший кваканье лягушки в болоте в жаркую летнюю ночь. Ничего человеческого в этом звуке не было. Сердце забилось прямо в горле. Я боялся, что сейчас потеряю сознание от недостатка кислорода. Я предпочел бы выстрелить в себя, лишь бы не убивать свое родное дитя – и я это наверняка заслужил. Я полностью провалил свою миссию. Ведь первостепенная задача отца – защищать порожденное им потомство. А Я НЕ СПРАВИЛСЯ! Расплатой за этот провал должна была быть смерть – но, если бы я покончил с собой, то переложил бы это бремя на кого-то другого, вдобавок подвергнув риску всех остальных. Я бы лишь усугубил свои ошибки этим трусливым поступком. Я все еще мысленно проклинал себя, когда Джастин что-то хрипло прокаркал.

– Я так проголодался, что съел бы…

Мой мозг чуть не взорвался – от всей души я взмолился богам, чтобы он не закончил фразу словом «мозги».

– … мамин мясной рулет, – договорил он.

И тут я кинулся к нему и обнял так, что кости захрустели. Даже совершенно отчаявшийся зомби не польстился бы на мясной рулет Трейси.

В объятиях Джастина я наконец-то разрыдался. Это мне следовало утешать его, а не наоборот, но от его рук на меня снизошел небывалый покой. Трейси, должно быть, в какой-то момент прокралась обратно в коридор, потому что ворвалась в комнату со всей решительностью целеустремленной мамочки. Как она пробилась сквозь запертую на замок дверь? Стоило жене увидеть, что ее сын еще жив и не дожевывает лицо собственного отца, как она присоединилась к нашим объятиям.

Я все еще сжимал глок в руке. Когда я отложил пистолет, он показался мне грязным. Мне так и хотелось поскорей отбросить его. Не прошло и минуты, как комната была вновь битком набита – и на сей раз по гораздо более счастливому поводу. Вполне возможно, мы могли бы пополнить запасы воды пролившимися потоками слез. Когда я, наконец, выбрался из ликующей толпы, на меня обрушилась дикая усталость. Мое лицо распухло, словно искусанное роем рассерженных пчел. Хотя, конечно, это сравнение не имеет смысла. Ведь если пчела вас кусает, то она, по определению, рассержена, верно? Как я и говорил, я был полностью вымотан. Оставив целый комплект родственников и друзей заботиться о нуждах Джастина, я, спотыкаясь, добрел до своей комнаты и рухнул лицом в подушку. Не буду врать и говорить, что заснул, прежде чем коснулся ее. Я просто потерял сознание прежде, чем ощутил боль от удара о мою супертонкую подушенцию.

Я проснулся примерно через десять часов – больше от жуткой жажды, проникшей даже в мои сны, чем от громкого и непрерывного храпа, раздававшегося рядом со мной. Не поймите меня неправильно – после двадцати с чем-то лет брака мне было не впервой слышать, как Трейси задает храпака, но обычно это случалось нечасто, длилось недолго и имело прямое отношение к насморку или аллергии. А сейчас звуки были такие, словно Пол Баньян[66] решил побить рекорд по рубке деревьев. Я протянул руку, чтобы легонько встряхнуть жену, и был слегка удивлен, обнаружив под пальцами шерсть. Не знаю, что больше меня изумило: то, что собака весом в шестьдесят пять фунтов и ростом едва ли в фут ухитрилась запрыгнуть на кровать размера кинг-сайз, или то, что я не проснулся от такого прыжка. В ответ на похлопывание Генри чихнул мне в лицо. Не лучший способ побудки, и я поведал бульдогу об этом, легонько ущипнув его за щеку. Генри снова чихнул, но я уже поднимался. Он соскочил с кровати следом за мной. Я взялся за дверную ручку, стараясь не разбудить Трейси. Обрубок, заменявший Генри хвост, энергично завилял, когда я посулил ему печеньку. Конечно, если он не заснет, пока я спущусь вниз и принесу ее.

В доме было тихо – но то было не неестественное затишье перед взрывом, а мирная, спокойная тишина. Приятная перемена. Генри молча топал рядом со мной. Я спустился по лестнице и направился в кухню, чтобы добыть бисквит для пса и глоток воды для себя. Генри ничуть не удивило, когда я включил на кухне свет и обнаружил сидящего за столом Пола, приканчивающего, судя по всему, седьмую или восьмую банку пива. А я вот чуть не подскочил от неожиданности. Генри же волновал лишь обещанный бисквит.

Пол выглядел дерьмово, но лично меня гораздо больше обеспокоило то, как быстро он добивал мои запасы пива. Старый друг предложил мне банку пива из моих собственных закромов. «Почему бы и нет, оно же в основном состоит из воды», – подумал я, поблагодарил Пола и уселся за стол рядом с ним. Генри возмущенно гавкнул. Упс – я встал и кинул ему желанную печеньку. Пес уснул, прежде чем успел покончить с лакомством. Половинка бисквита упала на пол, следом опустилась голова Генри, а следом и все остальное тело.

– Слишком устал чтобы есть, да, Генри? – рассмеялся я. – Я думал, что ниже ты уже не падешь.

Пол как будто не слышал меня. Я снова сел рядом с ним.

– Чувак, мне так жаль, – чуть ли не всхлипнул он.

Мне захотелось одновременно отпинать его, обнять, сказать, что все в порядке и сообщить ему, что он идиот. Если бы мне каким-то образом удалось все это проделать, я так бы и поступил. Вместо этого я промолчал, потягивая свое пиво. Он еще не закончил говорить, а я не закончил слушать.

– Я понял, что творится какая-то хрень, когда остановился на заправке по дороге домой. Я уже почти начал заливать бензин, когда заметил, как ко мне приближается какой-то бездомный. Все, что я мог предположить, что этот бомжик пьян или обдолбан в хлам. Он спотыкался, и от него разило так, что я чувствовал с расстояния в двадцать футов. Ну, я думал только о том, чтобы автомат уже принял наконец мою чертову кредитку. Мне не хотелось, чтобы этот парень подошел и начал выклянчивать мелочь. Если из пасти у него несло так же, как от одежды, меня бы просто вырвало. В общем, чувак все еще шаркал ко мне, и заправочный автомат наконец-то авторизовал мою карту, но я сказал «на хрен», запрыгнул в машину и убрался оттуда. Мне было плевать даже на то, что следующий парень сможет заправиться за мой счет, вот как этот бродяга меня напугал. Я был так счастлив избавиться от него, что решил – стоит мне захлопнуть дверцу машины, как он развернется и пойдет приставать к кому-то еще. Ни фига. Он врезался прямо в мою дверцу. Я уже готов был выскочить и хорошенько его обматерить, но… я не мог заставить себя выйти из машины. Этот нищий бомжара, стодвадцатифунтовая, насквозь промокшая туша, пугал меня до усрачки. Что-то с ним было не так. Он не просил денег, просто пялился мне прямо в глаза. Его губы шевелились, но я не слышал слов. И его… его кожа. Не знаю, в чем было дело – в наступивших сумерках или дерьмовом освещении на заправке, но она показалась мне синеватой и испещренной венами. Его глаза выглядели так, словно у нго одновременно лопнули все капилляры. Я никогда в жизни так быстро не вставлял ключа в зажигание.