Присутствие на территории, контролируемой испанцами, наследника французского престола было серьезным ударом по Франции. Его недавний мятеж опирался на испанские войска, выполнявшие приказы Оливареса. Хотя и не испытывавшая особой приязни к Гастону, пожилая правительница Испанских Нидерландов, инфанта Изабелла, дочь Филиппа II Испанского и внучка Генриха II Французского, была вынуждена оказать ему поддержку, и он фактически жил за ее счет в апартаментах ее недавно умершего мужа. Оливарес предоставил ей большую сумму, для того чтобы собрать в Эльзасе войско для восстания Гастона. Война между Испанией и Францией казалась весьма вероятной еще накануне мятежа Гастона, а его новое появление в Брюсселе не только оказало воздействие на внешнюю политику Ришелье, но также указало на необходимость ужесточения административного контроля внутри самой Франции. Гастон все еще способен был расколоть страну.

После казни Монморанси в ноябре 1632 г. Ришелье, находившийся в Бордо, серьезно заболел. Одной из причин его недомогания, несомненно, стало нервное истощение, связанное с последними событиями. В период между приступами лихорадки 1621 и 1628 гг. его здоровье стабилизировалось, но они повторились снова в 1629 и 1630 гг., когда задержали его в Сен-Жан-де-Морьен,[173] а теперь ревматические боли приняли хронический характер, и он страдал от представляющей угрозу для жизни задержки мочеиспускания, по-видимому бывшей следствием анального абсцесса, настолько болезненного, что он не мог спать в течение шести суток и вынужден был задержаться в Сожоне близ Санте. Передвигаться Ришелье мог только на носилках. Снова путешествовать после болезни 1632 г. он смог только в январе 1633 г., когда вернулся в Париж через Бруаж и Ла-Рошель: в каждом из этих городов он должен был теперь иметь личного управляющего для сбора и реинвестирования доходов, получаемых от его морских привилегий. В Кадиллаке Ришелье остановился у теперь уже престарелого д’Эпернона; он пробыл там достаточно короткое время, чтобы не рисковать, принимая пищу. Он уехал оттуда очень рано, съев только миску супа, «который не происходил из кухни д’Эпернона». Д’Эпернон среди прочих навещал Ришелье на одре болезни в Бордо, и Ришелье боялся, что он или еще кто-либо из окружения королевы-матери захватят его в плен и похитят. Шатонеф, теперь любовник мадам де Шеврез, вновь ставшей камеристкой королевы, не скрывал своей надежды, которой поделился с ней и Анной Австрийской, на то, что Ришелье не поправится. Говорят, он танцевал от радости в комнате, соседней с той, где лежал с обострением болезни Ришелье, принимал предназначавшиеся кардиналу почести в городах, расположенных на дороге между Бордо и Парижем, и в целом вел себя так, словно он уже стал преемником первого министра, о котором в шифрованных письмах к мадам де Шеврез отзывался с презрением. Когда король услышал об этом, он выразил в своем письме к Ришелье от 4 февраля 1633 г. глубокое возмущение. Кардиналу было известно и о плохо скрываемой враждебности по отношению к нему, и о реальной опасности для его жизни, которую она за собой влекла.

Шатонеф попал под подозрение, и отец Жозеф в течение месяца работал над тем, чтобы настроить против него короля. Его труды увенчались успехом. Король приехал из Парижа навестить Ришелье и сказал ему, что решил отправить Шатонефа в отставку, предоставив Ришелье возможность высказать свое мнение по поводу разумности этого шага. Ришелье удалось перехватить переписку Шатонефа и мадам де Шеврез и, как он и предполагал, найти неприязненные упоминания о своей персоне в письмах мадам де Шеврез, равно как и в сочувственных письмах английской королевы Генриетты Марии, сестры Людовика XIII. Шатонеф был арестован 25 февраля 1633 г. Он оставался в Бастилии до самой смерти Ришелье. Мадам де Шеврез была сослана в Турен. Кардинал достиг вершины своего могущества.

В конце 1631 г. он начал возведение великолепного нового замка в Ришелье по планам архитектора Жака Лемерсье, который ранее создал для Людовика XIII проект Лувра и выполнял для Ришелье работы в Пале-Кардиналь и Сорбонне. Ришелье приступил к реконструкции старого отцовского замка вскоре после того, как вошел в состав правительства, и в 1625–1626 гг. потратил на это 24 595 ливров, но еще в 1630 г. в его намерения входило лишь завершение в уменьшенном масштабе строительства, которое начал его отец. Он останавливался в замке на два или три дня в 1626 г., вернулся туда в октябре 1627 г., чтобы принять там Конде, и позже требовал, чтобы большую часть отцовского замка включили в состав новой резиденции, несмотря на трудности, которые это создавало для выравнивания фасада. Лемерсье приложил все свои усилия, для того чтобы с помощью декора скрыть несоответствие форм.

Работы проводились под общим наблюдением архиепископа Бордо Анри де Сурди.[174] В мае 1631 г., перед возведением своих наследственных владений в ранг герцогства-пэрства, Ришелье получил разрешение на строительство окруженного стенами города, примыкающего к его замку. Там ежегодно должны были проводиться четыре ярмарки, как в уже хорошо обустроенном аналогичном городке Ниор, а жители получали освобождение от всех налогов, пока не будут построены первые сто домов. Присоединение нового городка к перестроенному замку было, конечно, самым демонстративным из шикарных жестов, но нечто подобное уже делали Сюлли в Анришмоне и Генрих IV на Пляс-Рояль.

Как и они, Ришелье не смог найти необходимых наличных средств и финансировал свою затею путем предварительной продажи строительных участков. Лемерсье разработал проект города, но поскольку жители четырнадцати домов, предусмотренных планом для каждой из сторон обсаженной деревьями плавной улицы должны были сами строить свои дома по унифицированным чертежам, Ришелье стоило больших трудов найти их. 30 июля 1633 г. Сурди сообщал, что на главной улице все еще не хватает пяти домов. Те, кто переселились сюда, хотели угодить Ришелье главным образом из соображений собственной выгоды, и большинство жителей покинуло это место после смерти кардинала.

Чтобы добавить блеска своему городу, Ришелье даже устроит в нем ситценабивную фабрику, а 20 сентября 1640 г. получит разрешительные грамоты на создание академии, названной им «королевским коллежем», для представителей французской и зарубежной аристократии, с преподаванием латыни, греческого и французского права, а также военных наук, «подобающих лицам благородного происхождения». Он также построил больницу и церковь, укомплектованную четырьмя священниками из нового миссионерского ордена, недавно основанного «месье Венсаном» — св. Винсентом де Полем.