Бенеш никогда не скрывал, что готов рискнуть миром в Европе ради спасения Чехословакии, а вот удовлетворить требования судетских немцев он готов не был. Поэтому Бенеш объявил частичную мобилизацию, что стало, безусловно, мощным залпом той майской драмы. Генлейн, с которым чешский президент до того вел переговоры, от любого их продолжения отказался до тех пор, пока ситуация не будет стабилизирована.

22 мая лорд Галифакс телеграфировал приказ передать Гитлеру личное сообщение о риске поспешных действий. Подобное может привести «к общему пожарищу, единственным результатом которого станет разрушение европейской цивилизации». Гендерсон послушно сделал это, правда, без надежды на особый успех. Для посла в Париже Галифакс передал сообщение абсолютно другого характера: «Имеет чрезвычайное значение то, что французское правительство не должно тешить себя иллюзиями об отношении правительства Его Величества в случае отказа от мирного урегулирования чехословацкого вопроса. Правительство Его Величества дало самые серьезные предупреждения Берлину, и перспектива сдерживания немецкого правительства от чрезвычайных шагов должна быть успешной. Но могло бы быть очень опасно, если бы французское правительство прочло в этом предупреждении больше, чем следовало. Если же, однако, французское правительство предполагает, что правительство Его Величества сразу примет совместные с Францией военные действия, чтобы охранить Чехословакию от немецкой агрессии, то нужно справедливо предупредить их, что наши заявления не гарантируют никаких подобных последствий»408. Кэдоган констатировал, что его руководитель в эти дни кажется самым «превосходно спокойным, уравновешенным и разумным»409. Был им доволен и Невилл Чемберлен: «Факт в том, что немцы, которые являются хулиганами по своей природе, слишком уверенно ощущают их силу и нашу слабость, и пока мы не так сильны, как они, мы всегда будем оставаться в этом состоянии хронического беспокойства. Тем более с такой оппозицией, пытающейся эксплуатировать ситуацию, чтобы дискредитировать правительство наша задача сохранения мира не является легкой и завидной участью. Но я благодарю Бога за надежного и гладкого министра иностранных дел, который никогда не вызывает у меня никаких волнений, и возможно мы сумеем избежать бедствия»410. Но ситуация оставалась нестабильной, и взрыв мог произойти в любую минуту. Галифакс и Кэдоган решили отправить в Прагу своего представителя Уильяма Странга. Передышку ситуации дал Адольф Гитлер, заявивший 28 мая, что 1 октября 1938 г. станет окончательной датой решения судетского кризиса. Генлейн возобновил переговоры с чехословацким правительством.

Казалось, что буря временно стихала, и лорд Галифакс со спокойной совестью уехал в Йоркшир. В Лондоне оставался Невилл Чемберлен. Выступая в Палате общин, 2 июля он представил декларацию Национального правительства, в которой зафиксировал умиротворение как официальную политическую линию Британской империи, а также сделал разъяснения по продолжающейся и набирающей обороты политике перевооружения.

Но Генлейн передал в Лондон, что Бенеш намеренно затягивает переговоры, для того чтобы подготовиться к войне. По словам лидера судетских немцев, Бенеш «не рассматривает давление Лондона и Парижа всерьез и думает, что может одурачить их»411. Услышав о подобном, даже «разумный и уравновешенный» Галифакс утратил спокойствие и передал посланнику в Праге Ньютону, что если ситуация действительно соответствует описанию Генлейна, то по отношению к чехословацкому правительству необходим самый серьезный демарш. В частности, чехам надо понять, что, если Генлейн потребует плебисцита, правительство Его Величества расценит это как вполне благоразумный запрос.

Тут поступили неожиданные новости из Германии. Как фиксировал Чемберлен: «Сообщение к нам прибыло через окольные каналы, Гитлер хотел бы знать, что мы скажем, если бы он послал одного из “руководителей” для неофициальных переговоров. Мы сделали осторожный, но дружественный ответ, и эмиссар приезжает завтра. Галифакс увидит его в понедельник»412. Чемберлен с облегчением рассматривал этот шаг рейхсканцлера и возлагал большие надежды на возможное урегулирование. Немецким эмиссаром был капитан Видеманн, близкое доверенное лицо Гитлера. Под одним из «руководителей», разумеется, понимался Герман Геринг, заинтересованный в улучшении отношений между Британией и Рейхом.

Переговоры проходили 18 июля на 88, Итон-сквер в доме Галифакса. Помимо министра иностранных дел, на них присутствовал еще и Кэдоган, который так описывал этот разговор: «Он прибыл, чтобы предложить нам посещение Геринга. Мы сказали, что в принципе восхищены этой перспективой, но, конечно, было бы лучше, если бы сначала был ликвидирован чешский вопрос. Он выдал множество обязательных гарантий, что, за исключением реакции на серьезные инциденты, Германия решила не прибегать к силе»413. Разговор был довольно доброжелательным, во всяком случае, по впечатлению Кэдогана и Чемберлена, которому его тут же передали. Недоволен итогами визита Видеманна оказался лорд Галифакс. Он рассказал об этом разговоре Ванситтарту, и, само собой разумеется, что в тот же миг обо всем стало известно британской прессе.

Единственное, что представлялось возможным на тот момент для Чемберлена, – это направить в Прагу своего представителя. Им стал лорд Рансимен. Ему предстояло изучить сложившуюся ситуацию и выступить в качестве посредника между правительством Чехословакии и Генлейном. Галифакс называл миссию Рансимена миссией «следователя и посредника»414. Рансимен прибыл в Прагу 3 августа 1938 г. и должен был там пробыть полтора месяца. К середине августа он достиг не самых больших успехов, если таковые имелись в принципе. 15 августа Генлейн отклонил очередной план сотрудничества от чехословацкого правительства. Чемберлен в это время подхватил какой-то вирус, не мог чувствовать ни запахов, ни вкусов и лежал с температурой на 10, Даунинг-стрит («одна вещь бесспорна: Галифакс очень благодарен, что я на месте, и он может консультироваться со мной лично»415), просматривая отчеты Рансимена, которые не сулили ничего хорошего.

По наблюдению британского представителя, на уступки, какие были необходимы для преодоления возникшего кризиса, не хотели идти ни Генлейн, ни Бенеш. Рансимен составил им т. н. 4-й план, который основывался на программе Генлейна и который уже после прямого давления Гендерсона и Бонне чехи принять все-таки согласились, но лишь 5 сентября. К этому моменту было бы уже слишком поздно. В Нюрнберге должен был начаться традиционный партийный съезд, на котором Адольф Гитлер мог объявить о начале войны с Чехословакией, справедливо мотивируя это упрямством герра Бенеша.