– Прости! – помолчав, сказала архимагистр. Игривые нотки из её голоса исчезли. – Я тоже помню Всхолмье… И то поле… Не могу забыть! Столько лет прошло!

– Из всего моего рода Под Холмом никого не осталось, – спокойно сказал гном. – Да, я учился, как и подобает уважающему себя мастеру, и получил профессию в Драгобужье – по вашему настоянию, Ники. Но те гномы… Их больше, чем один… Мне тяжело смотреть на них. Мне, единственному гному Подхолмья. Я знаю ваш взгляд, архимагистр, тот, которым вы смотрите на обычных людей. Их – больше чем один! Вас…

Никорин невольно дёрнула ворот, будто тот душил её. Брут был прав. Как всегда.

* * *

Зрение вернулось не сразу: в сознании плясали огненные зарницы и сияли потоки Силы, то сплетаемой, то расплетаемой чужой волей.

Ярчайшая вспышка в конце битвы, подземный гул и раскалывающаяся земля, в трещинах, больше похожих на следы от когтей дикого зверя…

Вспыхнувшие факелами живые люди и крики боли…

Яростное рычание тех, кто потерял разум…

Вой и плач…

Просьбы о помощи…

Огонь…

Огонь…

Огонь…

Умирая, древний бог обращал всё живое в угли.

Ники потёрла веки тонкими пальцами и с трудом открыла глаза. Перед ней до горизонта раскинулось серо-седое поле пепла, из-под которого проглядывали обугленные человеческие останки. Нестерпимо воняло горелой плотью. Её, плоти, сгорело много – пепел и был прахом всех тех, кого Гересклей заманил в свои сети.

Прах взметнулся, выпустил из клубов серую фигуру, в которой Никорин с трудом узнала Ясина. Не в силах вымолвить ни слова, протянула к нему руки – не чаяла видеть живым любимого, ведь оба понимали, на что шли, вдвоём вставая в заслон. Зорель упал на колени перед ней, притянул к себе, сжал так крепко, что хрустнули рёбра. Оба молчали. Молчали, ощупывая друг друга, чтобы убедиться, что всё в порядке, молчали, поднимаясь, но продолжая держаться за руки, молчали, направляясь туда, где возвышался большой холм, под которым ещё могли остаться выжившие. Молчали и тогда, когда вошли в разрушенные каменные врата и увидели павших гномов, защищавших свой дом Под Холмом, их жён с луками и топориками в руках, их детей… Помощь опоздала – не осталось никого из древнего рода, всех вырезали одержимые, сожгли древние алтари, разрушили искусные скульптуры и механизмы. Драгоценные каменья и золото валялись прямо под ногами, греби лопатой – не хочу! Нападающим они были не нужны, они жаждали крови. Тупого, тотального уничтожения.

Ники ощущала сильные пальцы Ясина, сжимавшие её, и смотрела, смотрела, смотрела на мёртвые тела, грудой наваленные друг на друга. Гномы защищались мужественно, однако число одержимых Гересклеем к тому времени достигло уже сотен тысяч. Они не боялись смерти и боли не чувствовали!

– Мы с тобой убийцы, Ники, – горько произнёс Зорель. Тихие слова гулко отдались под высокими каменными сводами. – Таких убийц не видел Тикрей! На нашей совести тысячи… Не думал я, что за могущество платят ТАК!

Она развернула его к себе.

– Если бы они оказались за перевалом – одержимых считали бы миллионами! Правители Тикрея посмеялись над нами, сочтя шарлатанами! Архимагистры предпочли умыть руки – ведь в Золотых башнях так безопасно! У нас не было времени уговаривать каждого из них, просить о помощи! Мы сделали что могли!

Прижав Ники к себе, Ясин поцеловал её.

– Ты права! Идём наружу. Запечатаем вход, чтобы стервятники не слетелись. Пусть гномы мирно спят в своём доме, ставшем им последним пристанищем!

Они уже готовы были повернуть назад, как вдруг услышали звук, до того странный в этом полным смерти месте, что обоим стало не себе. «Хнык» – так он звучал.

Первой услышала Никорин. Сделала стойку, как гончая, на охоте почуявшая зайца.

– Что? – тут же подобравшись, спросил Зорель.

Но она уже метнулась на звук, вцепилась в лежащий на полу тяжёлый шкаф, пытаясь его поднять.

– Ники… – позвал Ясин, а когда она не обратила внимания, рявкнул: – Ник, мурена тебя поцелуй!

– Да, мой капитан! – опомнилась та.

Зорель только головой покачал и выпустил заклинание. Шкаф, став легче воздуха, поднялся и отплыл в сторону, рухнув где-то за их спинами. Под ним обнаружились двое – бородатый мощный гном и гномелла в синем платье. Оба склонились друг к другу, то ли пытаясь обняться на прощание, то ли что-то прикрыть. «Хнык» прозвучало громче. Дрожащими руками Никорин расцепила их последние объятия, чтобы обнаружить под телами… колыбель с младенцем. Увидев чужую тётю, тот насупил лохматые бровки.

– Что это? – растерянно сказал Ясин.

Ники бережно вытащила младенца из корзины.

– Это ребёнок, Ясин. Кажется… да, мальчик! Последний оставшийся в живых сын Подхолмья…

Зорель смотрел на любимую и не узнавал. Откуда эти нежные морщинки в уголках рта, этот тёплый свет в холодных глазах цвета озёрного льда, свет, которого не может быть у женщины, всегда относившейся к детям с опаской?

Ники подняла взгляд.

– Мы возьмём его с собой, Ясин, здесь он погибнет!

– Конечно, любимая, возьмём! Чтобы отдать первой попавшейся гномьей диаспоре!

С мгновение Ники смотрела на маленького гнома. Тот перестал хныкать и рассматривал её в ответ – серьёзно и сосредоточенно, будто понимал, о чём идёт речь. Глаза у него были круглые и коричневые, как орехи.

– Нет, любимый, – негромко сказала Никорин, – он станет моим воспитанником.

– Гномёнок? – изумился Зорель.

– Ребёнок! – укоризненно поправила она и совсем тихо довершила: – Других боги нам с тобой не дали!

* * *

Вителья Таркан ан Денец заплетала косы и любовалась своим отражением в зеркале. За прошедший, полный событиями год её красота расцвела. Слияние ласурской и крейской крови родителей дало необычное сочетание иссиня-чёрного цвета волос, смуглой кожи – и «кошачьих» зелёных глаз. Странно, раньше она никогда не задумывалась о собственной красоте, считая удовлетворение внешностью делом обычным. В зеркале неожиданно показалась архимагистр Никорин, стоящая за плечом, а затем Витино отражение начало меняться. Со всё возрастающим ужасом девушка смотрела, как темнеет её лицо, покрывается морщинами, будто печёное яблоко, как обвисает кожа, а волосы белеют. Спустя мгновение на неё смотрела дряхлая старуха с недобрыми огоньками в глазах, безбровая, с пальцами, скрюченными подагрой. А над ней парила чёрная крылатая тень, ровесница – Смерть.

Вителья вскрикнула… и проснулась.

В помещении, в котором она оказалась, не было стен. За огромными окнами плавали диковинные рыбы, шевелили усами и косили на неё разноцветными глазами. Волшебница не помнила, как очутилась здесь. В памяти ещё стояло лицо архимагистра – спокойное и холодное, но её безжизненный голос был слишком тих, чтобы Вита могла услышать сказанное.