Хейзел, затаив дыхание, следила, как человек с креслом сворачивает с главной улицы в переулок, тот самый, что ведет к Анатомическому обществу. Хейзел шагнула вперед, не удержавшись от желания заглянуть за угол. Но заметила лишь взмах плаща и закрывающуюся дверь, как подтверждение того, что было ей известно: человека в кресле везли в анатомический театр.

В голове предупреждающе звякнул колокольчик. Сегодня был понедельник. Барон Уолфорд отправился на операцию, в Анатомическое общество. Разве не об этом он говорил? Что же происходило за этой закрытой дверью?

До экзамена оставалось еще достаточно времени – она собралась так рано, что могла бы добраться от Хоторндена до университета пешком и все равно успела бы до начала экзамена занять свое место и даже наполнить чернильницу. Определенно, ничего страшного не случится, если она просто… заглянет туда. Посмотрит, что там происходит. Наверняка ничего особенного. И вообще, барон Уолфорд на том ужине был изрядно пьян. Ему, скорее всего, подберут новый стеклянный глаз, а фигура в кресле… просто пожилая вдова, навещающая своего внука, приглашенного сюда с лекциями.

Время у нее есть. Времени у нее предостаточно. Хейзел захотелось, чтобы Джек оказался здесь, привел бы ее в чувство и велел бы не заниматься глупостями, не обращать внимания на барона и неизвестную вдову, а сосредоточиться. Сосредоточиться на университете, на экзамене, на своем будущем. Но Джека здесь не было; он слонялся где-то в городе, без Хейзел, а она в одиночестве стояла на шумном перекрестке и грызла ноготь, мысленно проигрывая все возможные ситуации.

Но свой выбор она сделала, еще когда увидела, как кресло-коляска скрывается за дверью, и почувствовала, как бешено забилось сердце, а волосы на затылке приподнялись от волнения и страха. Хейзел стянула шляпку, оглянулась по сторонам, проверяя, не смотрит ли на нее кто-нибудь, а затем исчезла в маленьком переулке чуть дальше здания, где всего лишь несколько месяцев назад Джек Каррер, имени которого она тогда не знала, показал ей тайный вход.

Каменный коридор оказался темнее и уже, чем помнилось Хейзел. Паутина цеплялась за ее юбки, и она с трудом удерживалась от чихания из-за пыли, кружащейся в полосах света, который просачивался сквозь неплотно пригнанные доски двери у нее за спиной. Чем дальше двигалась Хейзел, тем холоднее и темнее становилось. Не пройдя и десятка шагов по коридору, она уже глубоко раскаивалась в своем решении; ей следовало сидеть в экзаменационном зале университета и усмехаться в ответ на подначки Траппа, ведь она была уверена, что справится со всем, что ждет ее на экзамене. Ее работа была бы образцом аккуратности, написанным безупречным почерком. Возможно, она бы даже закончила первой в классе. Минуты утекали.

Она покачала головой, словно выбрасывая оттуда подобные мысли. Она все равно успеет. Времени у нее предостаточно. Пол слегка пошел под уклон, и Хейзел услышала тихий гул голосов с другой стороны двери, которую ей никак не удавалось разглядеть в сумраке.

– …значит, что вы ничего не почувствуете, уверяю вас.

– …сам прошел через подобную процедуру…

– Мы выбрали этого, потому что он молодой, понимаете? Стоит трех пенсов сверху, зуб даю.

Хейзел повернула тяжелую металлическую ручку, вздрогнув от скрипа. Она ждала, что раздадутся крики, что темп или градус беседы на сцене изменится, но, судя по всему, ее не услышали. Хейзел приоткрыла дверь на дюйм, впустив в коридор тонкий лучик света, а затем, не дождавшись реакции от людей на сцене, увеличила щель настолько, чтобы проскользнуть боком.

В нос сразу же ударил запах соломы – свежей соломы, устилавшей сцену и пол между рядами, вероятно, для того чтобы впитывать кровь. Хейзел, молча возблагодарив матушку за навязанные ею уроки этикета, где ее научили тихой, подобающей леди походке, медленно, словно дух среди теней, прокралась вперед насколько осмелилась.

В отсутствие прикрытия из сотни мужских ног, закрывавших междурядье, Хейзел пришлось остановиться далеко от сцены, откуда разобрать, что там происходит, можно было только в общих чертах. Там, на хирургической кушетке, жизнерадостно разглагольствуя, сидел мужчина. Его голос эхом разносился по залу. Фигура под вуалью по-прежнему сидела в кресле, за ее плечом угрожающе возвышался незнакомец в цилиндре. А в центре сцены анатомического театра, держа голубоватый флакон с эфириумом в одной руке и кружевной платок – в другой, стоял доктор.

На нем был кожаный мясницкий фартук, а лицо скрывало странное приспособление. Оно походило на большие очки, но вместо двух стекол имело только одно.

Одно круглое увеличительное стекло по центру, скрывающее лицо доктора и превращающее его в создание из греческих мифов. Это был он – одноглазый человек, снившийся Дженет, принявший образ циклопа с круглым стеклянным глазом, оправленным в латунь. Его увеличенная радужка вспыхивала голубым и расплывалась за стеклом, как морская вода.

– Ключ ко всему – эфириум, милорд. Возможно, вы видели мою демонстрацию в начале осени?

Человек на кушетке приподнялся на локтях.

– Признаться честно, не видел, доктор.

Доктор смочил платок перламутрово-голубой жидкостью.

– Что ж, эффект довольно примечателен. Я замечаю, что пациентам нравится использовать его на ночь для улучшения сна. Вы проснетесь через пару часов отлично отдохнувшим. При неудачном раскладе самочувствие будет как после плохого сна. Самое худшее – это легкое раздражение в новом глазе, но оно утихнет через пару недель. Вы заметите, как день ото дня в нем проясняется туман.

– Я так жду этого, доктор, клянусь вам!

Мужчина на кушетке оказался бароном Уолфордом, легко узнаваемым даже в простой льняной рубашке. Он смачно причмокнул губами и улегся назад на кушетку.

– Делайте свое черное дело, доктор, – скомандовал он. – Дождаться не могу, когда раз и навсегда распрощаюсь с этим жутким стеклянным глазом.

Выражение лица доктора было не разобрать за стеклом. Он поднес пропитанный эфириумом платок к лицу барона, а затем повернулся к закутанной фигуре в кресле.

– Будьте любезны, сэр, – обратился доктор к мужчине в цилиндре.

Тот сдернул вуаль, под которой оказался мальчик со светлыми волосами, от грязи казавшимися почти каштановыми, связанными спереди руками и тряпкой, намотанной на лицо, чтобы заглушить крики. Мальчик извивался в путах, выгибаясь взад и вперед в попытках освободиться. Даже со своего места Хейзел смогла разглядеть неприкрытую панику на его лице, ставшем уже багрово-красным.