Нине тоже случалось хитрить: несколько раз приходилось расписываться за испанцев, расшивать и сшивать обратно документы, в которых были устаревшие даты, корректировать устный перевод.

Выражение «корректировать перевод» придумала Ксения. Оно возникло в их практике далеко не сразу. Впервые Нина услышала его минут за пять до начала одного из бесчисленных судебных заседаний, которые к тому времени слились в ее памяти в одну сплошную серую скуку.

Нина уже стояла под дверью зала суда, как вдруг к ней подошла Ксения.

– Перевод придется подкорректировать, – заявила она по-деловому.

– Как это? – не поняла Нина.

– А вот так, – торопливо объяснила Ксения. – Понимаешь, мальчику нашему Димочке на медосмотре поставили непроходной диагноз: задержка психического развития. Так ты этот диагноз, пожалуйста, на суде не переводи.

– Что значит – «не переводи»? Судья будет говорить, а я должна молчать?

– Ну зачем же молчать? Молчать не надо. Вместо «психического» скажи по-испански «физического», вот и все. Никто и внимания не обратит. Тебе-то что за дело? Какая, в сущности, разница?

– Что значит – какая разница? – растерялась Нина. – Но ведь ребенок болен. Как же можно про это не сказать? Вряд ли они стали бы усыновлять, если бы знали про такой диагноз!

– Подожди, не кипятись, – перебила ее Ксения. – Во-первых, до суда осталось всего несколько минут, и мы уже все равно никому ничего объяснить не сможем. А если сказать с ходу, без подготовки, они могут засомневаться и суд придется отменить. Ты хочешь, чтобы суд отменили?

– Нет, не хочу, – честно призналась Нина. – Но переводить так, как ты говоришь, я не умею.

– Если не хочешь, чтобы у нас у всех болела голова, придется, – жестко проговорила Ксения. – Суд нельзя отменять, здесь ты совершенно права. От этого всем будет хуже – тебе, мне, испанцам, ребенку. От твоего дурного упрямства пострадают невинные люди. Погоди, я еще не все сказала, – добавила она уже мягче, почувствовав Нинин протест. – Видишь ли, директор областной медицинской комиссии поссорился с Адой. Обиделся на нее за что-то, вот ребенка на комиссии и запороли. Там же знают, что таких детей даже иностранцы не берут, и решили Аду хорошенько проучить… А ребенок-то совершенно нормальный. Когда вырастет, будет не хуже нас с тобой.

– Ты уверена? – с надеждой спросила Нина.

– Точно тебе говорю. Не сомневайся и смело переводи, как я сказала.

Нина хотела еще что-то возразить, но дверь в зал заседаний открылась, и их пригласили войти.

Суд прошел замечательно. Нина все делала так, как велела Ксения.

Директор областной медицинской комиссии, по-видимому, не на шутку разозлился на Аду Митрофановну: судов, где перевод приходилось корректировать, становилось все больше. Как правило, речь шла о незначительных поправках: такие фразы, как «возможная задержка психического развития», «хронический алкоголизм», «умственная отсталость матери» Нина попросту не переводила. Сглаживать устный перевод сделалось для нее чем-то совершенно привычным и допустимым, Нина перестала об этом задумываться, так же как и о деньгах, которые пачками плыли через ее руки.

«Плодожорка, – повторяла Нина – ей нравилось это энергичное проворное слово. – Ксения – плодожорка. Чтобы уберечь яблоню от плодожорок, рачительный хозяин на каждое яблоко надевает специальный мешочек. На каждое! Представляю, как выглядит яблоня с сотней таких мешочков на ветках: памятник усердию. А Кирилл так равнодушно и бездумно подставил прожорливой стихии все свои яблоки. Честное слово, сам виноват – знает ведь, с кем имеет дело!»

«А ведь она у меня на крючке, – как-то раз сгоряча подумала Нина, обидевшись на Ксению из-за какого-то пустяка. – Если будет нужно, все расскажу, кому следует – и про перевод, и про деньги, и про паленые документы. Постой-постой, – тут же перебила она саму себя. – А кто корректировал перевод? Кто замалчивал диагнозы? Кто брал деньги? Ксения здесь ни при чем, всюду значится мое имя, стоит моя подпись. А те разрешения министерские, которые она подделала, сейчас уже не найти, я даже не помню, каких детей тогда усыновляли. Да и судья не захочет кашу заваривать, усыновление-то будет считаться недействительным. Я ничего доказать не сумею, даже если захочу. Все стрелки повернуты на меня».

Были у Нины и другие проступки, гораздо более серьезные, о которых тоже знала Ксения. Случалось так, что испанские семьи, познакомившись с ребенком, возвращались в Испанию, не подписав ни согласия на усыновление, ни отказа. Причины находились разные. Например, ребенка показывали будущим родителям слишком поздно, не утром назначенного дня, а к вечеру или на следующий день, и испанцы попросту не успевали съездить к нотариусу. Или же времени у них было вполне достаточно, но подписывать согласие они все равно не спешили, не зная наверняка, можно ли усыновить предложенного ребенка с сомнительным диагнозом или лучше от него отказаться. Такое случалось намного реже. Они умоляли Нину подождать – совсем немного, всего пару недель. Приедут в Испанию, посоветуются с врачами, тогда и подпишут согласие у испанского нотариуса и мигом перешлют его Нине по срочной почте. Конечно, Нина соглашалась. Возражать и настаивать в такой непростой ситуации она не имела права.

– Нет, имеешь, – напирала на нее Ксения. – Согласие на следующей неделе должно лежать на столе у Людмилы Дмитриевны. Вдруг ребенка передадут кому-то другому?

– Ну что ты, Ксения, – спокойно возражала Нина, пытаясь ее урезонить, – не отберут у тебя ребенка и никому другому не отдадут. Дождутся ответа наших испанцев, и все будет нормально.

– Все ясно, – тон у Ксении ледяной. – Ты просто не хочешь работать с клиентами. Ты же знаешь, как важно иногда проявлять жесткость!

– Ну так возьми и прояви, – не выдерживает Нина. – Давай я привезу их прямо сейчас к тебе домой, ты все объяснишь, а я переведу. Пусть подписывают согласие немедленно.

– Фигушки, – капризничает Ксения. – Не надо испанцев ко мне. Разбирайся с ними сама, это твоя работа. В конце концов, ты за нее деньги получаешь.

Нина понимала, куда клонит Ксения: при желании она могла бы сменить Нину на другого партнера, организовать новое связующее звено между собой и Лусией, поставлявшей испанцев. Нине слабо верилось, что Ксения пойдет на такую глупость. У них столько всего наработано вместе, с Ниной возможно то, что другая переводчица, менее заинтересованная в деньгах, вряд ли согласилась бы делать. Кроме того, Нина была в курсе некрасивой истории с Кириллом и прочих мутных Ксениных делишек, Нину знала в лицо и по имени вся Рогожинская область, все чиновники, воспитатели, директора и представители опеки. Сколько времени понадобится новому человеку, чтобы к нему привыкли пугливые функционеры? Однако за последние месяцы Ксения изменилась так сильно, что, по мнению Нины, могла решиться на любой, даже самый безумный шаг.

– Короче, согласие должно быть в департаменте, – металлическим голосом внушала ей Ксения. – Как хочешь, так и выкручивайся.