уже обалдел я. Некогда пухлый друг сильно похудел. Кожа висела складками, соски свисали почти до низа ребер, а кожа с пуза висела лопухами. Увидев мой изумлённый вид, Боб сам посмотрел на свое пузо, потеребил складки и изрёк:

— Теперь я не толстый! Теперь толстый — ты!

— Ага, — глупо хихикнул я. — теперь мы сладкая парочка — Толстый и Вислый!

— Макс, тебе когда-нибудь говорили, что юмор у тебя тупой?

— Ага. Постоянно.

— А ты выводы сделал? — спросил Боб и зачерпнул миской горячей воды из бочки, опрокинул ее на лохматую голову. — Ооой, боже, хорошо то как…

— Не, не сделал. Хочешь анекдот? — я пододвинул Боба в сторону и сам начал поливаться водой. И правда, блаженство…

— Анекдот тоже тупой?

— Обижаешь!

— Тогда валяй, — Боб начал намыливаться, и мыльная пена на голове и бороде превратила его из Бармалея в Санту Клауса. — Как мылится то хорошо. Талая вода, однако!

— Кароч, анекдот, — я отплевался от попавшей в рот пены. — Встречаются на собачьей площадке шарпей и бывалая немецкая овчарка. Ну, там, дела сделали, стоят трепятся:

Овчарка: — Я на границе служил! Видишь на боку шрам?

Шарпей восхищенно кивает.

Овчарка, такая:

— Это от ножа! А вот тут мне волки пол бока вырвали в схватке, а ухо рваное, это об колючую проволку, когда в засаде были…

Шарпей слушал, слушал, потом быстро так складочки свои лапами со спины ко лбу собрал, и говорит:

— Во: дырка, видишь.

— Оооо, уважительно так протянул овчар: — Пуля?!..

— Неа. Жопа!

Посмеялись мы оба, хотя мне показалось, что Боб смеётся как-то жалостливо, и даже как-то подозрительно покачал головой. Типа, чего с тебя ещё взять?

Ну и ладно. Впервые за много дней появилось хорошее настроение и куда-то ушло давящее напряжение, медленно но верно отравляющее каждую минуту существования. А ещё появилось ощущение, в успехе нашего мероприятия. Мы всё и всех поборем, всё преодолеем. Мы дойдем, вы нас только ждите.

***

После бани, развесив труселя, майки, портянки ещё кое-какие тряпки на верёвочку под потолком и немного подремав, уже к ночи мы уселись перед тарелкой вареного мяса.

Настроение было умиротворённое, потрескивание дров и полутьма в бытовке настраивала на лирический лад. Каждый думал о своем, и тишина не была в тягость.

— Ты это… если хочешь дёрнуть пять капель, так вперёд, — внезапно сказал Боб, поворачиваясь на топчане на бок. — Я не против.

— Чегой-то то вдруг? — удивился я. Мысли даже не было, хотя… хотя теперь эта самая мысль взяла да и появилась. Типа, жизнь удалась, хоть мордой в салат падай, а после баньки самое оно то будет.

— Ну а что? Скоро тебе опять за руль, вся нагрузка один хрен на тебе. Пока на тебе, — поправился он, выделив слово «пока». — Пока я тебя подменить не смогу. Так что отдохни, пока есть время.

Я взял с тарелки ещё теплый кусочек мяса и сунул в рот. Вкусно.

— Боб, это ты к чему?

— А что? Заслужил, герой, возьми с полки пирожок. Под хороший закусон сам бог велел. Да и один хрен на тот берег надо будет перебираться, и не факт, что весь скарб с собой утащить сможем. Так что давай, облегчай ношу.

— Ношу, говоришь, облегчить? Ну ты деятель. Хочешь на меня, бухого, трезвыми глазами посмотреть?

Боб рассмеялся и спросил:

— А ты что, напиваться собрался? Я тебе говорю дёрнуть чуток, для здоровья и нервов, а не набухаться в сопли. Чуешь разницу?

— Чую. Но чуток неинтересно. Вот сейчас выпью пузырь, станцую голый на столе, наблюю по углам, дам тебе в морду и усну счастливым и с офигенно здоровыми нервами, — мечтательно заулыбался я.

— При таком раскладе я усыплю тебя раньше, — хмыкнул друг. — В аккурат между «выпью пузырь» и когда ты «голый на столе».

— Ну и ладно, — сдался я. — Ты ж осознаешь, что ещё и в караул тоже тебе? Ну или по крайней мере спать в пол глаза?

— Ага. Легко. Особенно если учесть, что у пьяницы сон крепок, но не долог. Так что ты все равно проснешься или ночью или… или ночью, я ж тебя знаю, — хитро сказал Боб и взял кусочек мяса.

— Не обдрищишься? — я встал с кресла и поболтал ногами в сапогах: без портянок было непривычно.

— Не твоя забота. Топай за водярой.

Ну и ладно. Я сегодня большое дело сделал, могу взять с полки пирожок. Точнее, пузырь с машины.

Накинув куртку и включив фонарик я издевательски пропел «вставай, проклятьем заклейменный», почесал задницу и пошел к машине. Когда вышел из бытовки и прошел мимо туши, подвешенной на верёвке на деревянной перекладине, под ногами мелькнули какие-то небольшие тени. Крысы, что ли? Или хорьки какие-то? А и пофигу. До туши не доберутся. Мы ее нормально подвесили, а чтобы мясо не заветривалось — шкуру не снимали. Боб вообще брал ножовку и отпиливал от замёрзшей туши, сколько надо.

Вернувшись, немного поприкалывался с Боба. В темноте при неровном свете огня из топки буржуйки Боб выглядел натуральным разбойником из страшной сказки. Обросший, лохматый, с лопатообразной короткой бородой и плоской сарделькой изломанного носа, нависающего над губой — им только людей ночами пугать. Или лечить от запора. Он подкинул в буржуйку дров, толстые посеченные губы складывались трубочкой, когда он сипло дыша дул на разгорающиеся угли. Правда, этот разбойник теперь был с густыми и пушистыми локонами и такой же пушистой бородой. Отмытый домовёнок Кузя, ёпть.

А потом мы с Бобом впервые за несколько дней просто разговаривали. А то всё то некогда, то не к месту, то каждый чем-то занят. Потом разговаривали о семьях. Взгрустнулось, почти до слез. Решили даже, что послезавтра двинемся в путь. Бобу уже лучше, но денек ещё надо бы обождать, ещё одну такую же водную преграду, какая была недавно, он точно не одолеет. Я с водкой особо не спешил, качество бухла было, прямо скажем, не самое лучшее. Ну а чего вы хотели? Какая жизнь, такая и водка. А вот жирное мясо не давало сильно захмелеть, в общем, вечер был не плох. В голове слегка зашумело.

— Эх, баб бы сюда наших, — мечтательно протянул я, вытягиваясь на кресле.

— Угу. Баб, — Боб хмыкнул в бороду. — Были бы у нас бабы, мы б до сих пор сидели бы в гараже, и как раз их бы и жрали.

— Чёй-то вдруг?

— Ну сам посуди, — Боб заворочался, лег сперва на бок и потом снова улёгся на спину. Сунул руки под голову. — Сперва бы они начали мельтешить у гаража,