Первого похода, во главе с герцогом Робертом Нормандским, графами Робертом Фландрским и Эсташем III Булоньским, и заклятым врагом Боэмунда — графом Раймондом Сен-Жилльским. Согласно «Иерусалимской истории» Альберта, вожди крестоносного войска, не желавшие войны с Византией[760], обратились к новому легату с грозными обличениями и увещеваниями: «если Ты действительно рад (…) освобождению христиан, зачем же Ты бесчестно применил силу против христианских жителей, в том числе и здесь, в Латакии? Зачем Ты захватил их башни, вырезал их стражу, и почему Ты до сих пор, окружив, осаждаешь этот город?»[761]. Положение предводителей крестоносцев, освободивших Святой град Иерусалим, было столь прочным в глазах латинских христиан, что папский легат вынужден был отозвать свой флот и прибегнуть к унизительным оправданиям перед «вооруженными паломниками». По словам архиепископа Даимберта, Боэмунд «жалким обманом (misere decepit) привлек нас к осаде и убийству христиан»[762]. Конечно же, на искренность слов архиепископа рассчитывать не приходилось. Тем не менее, осада была остановлена, а брошенному союзниками и оттесненному от Латакии Боэмунду ничего не оставалось делать, как собрать свои войска и уйти в Антиохию[763]. Он даже не принял участия в составлении послания, которое князья крестоносного войска и папский легат направили римскому понтифику[764]. Между тем, в Латакии встали провансальские крестоносцы графа Раймонда Сен-Жилльского, который принял власть над городом от имени ромейского василевса[765].

Осада Марата и битва при Мелитене (1100 г.)

Невзирая на срыв первой осады Латакии и сопряженное с ним унижение, Боэмунд отнюдь не намерен был отказываться от дальнейшего завоевания византийских территорий Леванта. Если же принять во внимание последующие военные успехи нормандских государей Антиохии (в особенности — Танкреда), то кажется, что, несмотря на приведенное аахенским хронистом осуждение межхристианских столкновений и «алчной» войны, князья Антиохийские свободно привлекали под свои знамена прибывавших в Сирию франкских рыцарей, пилигримов и итальянских моряков, убеждая их, что византийские христиане на самом деле «ложные христиане и враги своих христианских собратьев, предававшие пилигримов в руки турок и сарацин»[766]. Более того, ведение «византийских» войн в Сирии не зависело более лишь от нормандцев. Уже в 1100 г. Боэмунд столкнулся с победоносным ромейским вторжением в занятую его войсками Киликию; не в силах противостоять превосходящим силам ромеев, франко-нормандские гарнизоны покинули Таре, Мамистру и всю равнинную Киликию и ушли за перевалы Аманоса, к Антиохии[767]. Вероятно, что именно в это время Боэмунд был занят войной с Алеппским эмиратом; но к лету 1100 г., одержав победу над эмиром Рыдваном в битве у Келлы, Боэмунд вновь обратился к северным рубежам своего княжества[768]. Ромейское продвижение в Киликии вынуждало Боэмунда преградить императорским войскам путь через Аманос; но если нормандскому князю были подвластны Александретта, Баграс и перевал Аль-Балан (Сирийские врата), то Мараш — крупнейший город на стыке восточного Тавра и Аманоса, принадлежал Византии.

Как уже было сказано в первой главе, в 1086–1087 гг. Мараш стал последней столицей Филарета Варажнуни и после его смерти остался под властью христиан. Осенью 1097 г., в период Первого крестового похода, была восстановлена связь Мараша с Ромейской державой. Согласно хронике Матфея Одесского, «город был передан Алексею князьями франков в первый год святой войны»[769]. Армия Первого крестового похода стала лагерем у стен города, сохранив его в полной неприкосновенности и передав его представителям ромейского василевса. В 1100 г., согласно тому же Матфею Эдесскому, «ромейский военачальник, князь князей Татул держал Марат, город принадлежавший греческому василевсу Алексею»[770]. Сохранилось несколько уцелевших булл Татула, на аверсе которых изображение св. Феодора Стратилата[771], а на реверсе имя ромейского наместника Марата, с титулами «архонта архонтов» и протоновелиссима[772]. В описаниях арабских географов XII в. (Якута аль-Хамави и Мухаммеда ал-Идриси), Мараш предстает как хорошо укрепленный город «окруженный двойными стенами и рвом. Посреди города возвышается цитадель, обнесенная стеной»[773]. Ал-Идриси также отмечает «хорошо укрепленные стены и базары» Марата. По его словам, город славился и торговлей: «многие прибывают туда для покупки и продажи товаров и провианта»[774].

В июле-августе 1100 г. к Марату выдвинулись франко-нормандские войска, во главе которых находился сам князь Антиохийский и его кузен Ричард Салернский. «… великий франкский граф Боэмунд и сын сестры его — Ричард[775] вдвоем созвали франков и повели их к Марату. Они атаковали князя князей, имя которого было Татул, требуя, чтобы он сдал им город. Снова их войска атаковали его. Но князь князей был храбрым мужем и искусным воителем, и с ним в Марате было много знатных воинов. Он с презрением смотрел на все их старания. Боэмунд же встал лагерем на равнине Марата, подчинив себе все окрестные земли»[776]. Мощные укрепления города (воздвигнутые, если верить арабским историкам, халифом Харуном аль-Рашидом), защищенные многочисленным ромейским и армянским гарнизоном, действительно представляли собой серьезную преграду. Неизвестно, чем бы завершилась эта первая франкская осада Марата, если бы к Боэмунду не прибыли послы от другого армянского князя-халкидонита, готового добровольно признать господство князя Антиохийского.

Этим армянским князем был Гавриил, правитель Мелитены. Как сказано в хронике Гильома Тирского, Гавриил «по вере был греком, а по языку, происхождению и обычаям — армянином». Он входил в число ближайших соратников Филарета Варажнуни. Согласно хронике Михаила Сирийца, «В Мелитене пребывал правитель-грек, Гавриил, поставленный там Филаретом. Когда же Филарет умер, Гавриил стал править самостоятельно; увидев, что турки одержали верх над греками, он отправил свою жену в Багдад, и та получила указ от арабского халифа[777], которым тот передал Гавриилу княжество Мелитены»[778]. На протяжении последующих лет Гавриил удерживал власть над Мелитеной, при помощи военных сил, подкупа и дипломатии отбиваясь от соседствующих тюркских эмиров и поддерживая союзные отношения с армянскими князьями Леванта, в особенности со своим сородичем Торосом Эдесским[779]. Как и его зять — куропалат Торос, Гавриил был византийским сановником и номинальным вассалом Ромейской державы[780]. А.П. Каждан, (подчеркивая, что мы фактически ничего не знаем о конкретных связях Гавриила с Византией), тем не менее, обращает внимание на то, что в прологе греческого перевода «Книги семи мудрецов» («Синтипа»), составленном в Мелитене в конце XI в., византийский ученый Михаил Андреопул именует Гавриила дукой и севастом[781]. В 1100 г. против Гавриила выступил эмир Севастии, Амасии и Никсара — Данишменд-гази, страстно жаждавший покорить богатый христианский город, расположенный к югу от его владений. Вскоре тюрки разорили окрестности Мелитены и приступили к осаде самого города. Гавриил, не