— Хорагай, сюко и одати, — ответила я машинально. И тут же добавила: — Отдельно отметьте, что ценность этих предметов я узнала только от него, от грабителя то есть.

— Это еще что? — поморщился капитан.

— Самурайский меч, перчатка и боевая труба.

— А откуда?..

— Дедушка привез с японской войны еще. Я его видела только на единственной фотографии, где он снят на фоне горы отрубленных голов.

— Фью-ю-ю, — присвистнул Сторожук. — Серьезный был господин. И кем он вам приходится?

— Двоюродный какой-то, малоизвестный науке дедушка, у которого было свое кино в голове про трофеи и сувениры.

— А-а, — понимающе протянул Павел. — То есть вы лично ни сном ни духом. Даже легкого намека, даже тени подозрения не было?

— Ни-ни, — заверила я его почему-то внушительным басом.

— Это неважно, — уверил меня милый капитан. — Правонарушения, совершенные нашим пленником, налицо, а знали вы сами о стоимости своего имущества или нет — это уже второстепенная деталь. Заявление напишете сейчас?

— Сию минуту. Помогите составить бумагу правильно, чтобы потом не переделывать по второму кругу.

— А слоечек вы не пекли? — спросил он жалобно.

— Нет. Зато могу угостить тортиком.

— Тортик тоже сойдет. Обожаю сладкое. Кстати, позвольте выразить вам свое восхищение и еще раз назойливо полюбопытствовать — кто это вас так драться научил?

— Долгая история, Павел, и совершенно неинтересная. И похвастаться чем-то конкретным я не могу. У меня выходит от случая к случаю, скорее из-за энтузиазма, нежели из-за мастерства какого-то особенного.

— Я заметил, — протянул капитан, демонстративно потирая затылок, ушибленный при падении.

Даже думать не хочу, что я ему ушибла, лягнув ногой.

— Как вы рискнули к нему подойти, преследовать? Я когда увидел, что он от вас драпает, сначала растерялся. Потом побежал следом, а вы у него уже нож выбили и допрашиваете. Так я даже не стал мешать. Решил подойти попозже, когда услышу достаточно, чтобы подозреваемого задержать. И тут такой странный прием…

— Простите бога ради.

— Сам виноват. Под горячую руку, ну то есть ногу, сунулся без предупреждения. В принципе должен еще спасибо сказать, что вы меня вообще не того… Словом, о своих боевых навыках вы ни гу-гу… Ладно, замнем для ясности. Вы мне вот что еще скажите — вы этого красавца раньше видели когда-нибудь?

— На лестнице, — протянула я. — Вот же оно! Точно, я и сама думаю — где, когда? На лестнице! Когда сосед ремонт весной делал… Розовый слоник, унитаз то есть в розовые цветочки… Он — чудак этот, а не унитаз, конечно, — стоял на лестничной клетке, точнее, между этажами. А когда всех залило и люди рванули наверх, он стал спускаться вниз, чем резко отличался от остальных. Но…

Я внезапно замолчала. Павел с тревогой вглядывался в мое лицо: представляю, как оно менялось в эти короткие мгновения. Но я вспомнила наконец, где видела этого самого Петра Семеновича. Вспомнила так ясно, словно это случилось вчера.

Там, во дворе, где пылал оранжевый шар и куда со всех сторон бежали люди.

Я стояла в дверях учебного корпуса и меня толкали, потому что я мешала пройти. Меня пихали все кому не лень. И он тоже толкнул меня, потому что я стояла у него на пути. Этот самый серенький человечек; его крысообразное личико я отчетливо видела сейчас мысленным взором. Он торопливо шагал, нелепо взмахивая правой рукой, и я не давала ему пройти — но он был единственным, кто толкнул меня в грудь. Он тем и отличался от остальных, что все бежали в сторону места трагедии, а он шел от него.

Я молча поднялась из-за стола и зашла в ванную. И от всего сердца вмазала этой сволочи. Его голова с треском ударилась о стену. Павел выскочил следом за мной:

— Что вы делаете, Ника?!

— Узнала-таки, — прошипел крысообразный, сплевывая кровь на мой свежевымытый пол.

— Нет, вы ошибаетесь, — ответила я, разворачиваясь на каблуках. — Я никогда вас не видела до того дня, когда меня затопил сосед сверху.

Ошарашенный Павел вернулся следом за мной на кухню.

— Вы мне ничего не хотите объяснить?

— Объяснять нечего. Слабая женщина, нервы сдали, вот и веду себя черт знает как. Вы уж простите и отнеситесь снисходительно к моим фортелям.

Он вздохнул:

— Значит, не расскажете. А я почему-то уверен, что это длинная и очень увлекательная история.

— Поверьте на слово — не увлекательная, скорее трагичная.

— Верю, — невесело усмехнулся он. — Вот-вот ребята приедут. Если есть какие-то просьбы или предложения, я весь внимание. Потому что минут через пятнадцать тут начнется полный бардак.

— Просьбы есть, а вот возможно ли их выполнить?

— Я постараюсь.

— Тогда сделайте милость, начните заниматься этим гражданином дней этак через пять-шесть. Выполнимо?

— Вполне. Но что вам это дает? — Он посмотрел на меня удивительно знакомым взглядом, и, к ужасу и стыду своему, я узнала взгляд Казика при прощании. Тогда огромный пес окинул меня напоследок именно таким, печальным, горьким, понимающим. «Ты уезжаешь навсегда, — казалось, говорил он. — И больше не приедешь никогда. И все ты врешь, что вернешься. Я точно знаю, что не увижу тебя». И от этого взгляда слабели ноги и начинала предательски дрожать нижняя губа.

— Надолго? — тихо-тихо спросил Павел.

И когда мы научились общаться без слов? Вроде почти незнакомы.

Я неопределенно пожала плечами.

— Значит, насовсем, — вынес он приговор.

— Я напишу или позвоню.

— Все ты врешь, — ласково сказал капитан Сторожук. — Но это совершенно неважно.

Я открыла рот, чтобы что-то объяснить, пообещать или хотя бы попросить прощения, но тут дверной звонок исполнил какую-то лихую композицию, и через несколько мгновений мой дом заполнился уже знакомыми ребятами из опергруппы, которые тут же приступили к осмотру места событий. Павла тянули в несколько сторон сразу, и больше нам не удалось поговорить с глазу на глаз.

* * *

Машина киллера вот уже около восемнадцати часов стояла, не трогаясь с места. С одной стороны, глупо было бы ехать на таком приметном драндулете убивать девчонку, но с другой — не станет же этот трижды хваленый Даос работать, не подготовившись предварительно, не понаблюдав за ней, не разузнав, что там и как? Убить на следующий день после получения заказа — это в стиле какого-нибудь подзаборного алкаша, которому обещали подкинуть на опохмелку. Вот он и торопится так, что ног под собой не чует. А последствия, следствие и даже приговор суда его в этот момент не волнуют. Не до того ему, сердечному. Но серьезный человек, славящийся своей аккуратностью, скрупулезностью и изобретательностью, так глупо себя вести не может. Из этого следует, что машина стоит на месте, а он где-то шляется, совершенно безнадзорный. Что же это выходит такое? Никакого контроля, так прикажете понимать?