— Всем присутствующим здесь ясно, что Мамай приложит все усилия, дабы собрать несметное воинство для похода на Москву, ведь ему надо будет сокрушить Дмитрия одним ударом, не затягивая поход до глубокой осени, — разглагольствовал Агап Бровка, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, дабы видеть лица всех бояр, собравшихся в княжеской гриднице. — Дмитрий при всем желании не сможет превзойти Мамая численностью своей рати, а ведь он собирается потягаться с ордынцами в открытом поле. То есть неразумный Дмитрий сам толкает голову в петлю! Ведь если Ягайло соединится с Мамаем, а это так и произойдет, то участь Дмитрия будет решена. Татары и литовцы просто задавят московлян и их союзников числом!

Далее Агап Бровка молвил, что Олег сам рубит сук, на котором сидит. Если до Мамая дойдет то, что Олег тайно сносится с московским князем, желая ему победы над Ордой, тогда Мамаева конница подвергнет Рязанское княжество новому разорению.

— А теперь подумай, княже, хватит ли у нас средств, дабы снова восстановить Рязань? — Агап Бровка повернулся к Олегу. — Твоя казна почти пуста, да и мы, лепшие рязанские люди, ныне почти нищие. Не время сейчас играть в благородство, княже. Не нужно пытаться помогать Дмитрию, который уже обречен на поражение.

В том же духе вел свои речи боярин Собирад, который напомнил собравшимся о дурных предзнаменованиях, свидетельствующих о грядущем разорении Москвы Мамаем.

— Братья, все вы знаете, что недавно случилось в Коломне, — молвил Собирад трагическим голосом, — там обрушился уже почти достроенный каменный соборный храм. Сей храм был заложен Дмитрием, и размерами он превосходил все каменные церкви в Москве. Сие есть божественный знак, братья. Сам Господь предрекает Дмитрию скорое падение и гибель.

Затем Собирад упомянул об иконе Богородицы, подаренной Дмитрием Спасскому монастырю, мол, эта икона вдруг сама собой раскололась пополам. Это тоже не предвещает Дмитрию ничего хорошего.

Речь Олега, пытавшегося убедить своих приближенных в том, что без союза с Москвой Рязани не избавиться от ордынской зависимости, то и дело прерывалась сердитыми репликами бояр, пребывающих под впечатлением от сказанного Собирадом и Агапом Бровкой. Олег в гневе даже накричал на наиболее дерзких вельмож, которые в глаза говорили ему, что они не собираются расхлебывать кашу, которую он заваривает. Мол, у них еще не высохли слезы по убитым родственникам и по угнанным в неволю сестрам и дочерям после прошлогоднего Мамаева нашествия.

Рассерженный Олег собрался было распустить совет, но тут в гридницу ворвался дружинник Перфил в запыленном кафтане, с усталым обветренным лицом. Было видно, что Перфилу пришлось долго скакать верхом.

Среди воцарившейся мертвой тишины Перфил взволнованным, чуть хрипловатым голосом сообщил Олегу и боярам, что Акбуга и его свита перебиты дружиной Владимира Даниловича, Олегова зятя. Оказалось, что выехавший на охоту Акбуга забрался во владения пронского князя, где татары учинили бесчинство в одной из деревень, убив тамошнего старосту и надругавшись над его юными дочерьми. Прознавший об этом Владимир Данилович мигом посадил свою дружину на коней, настиг татар и перебил их всех до одного. Перфил, прибывший по поручению Олега в пограничный городок Лучинск, стал невольным свидетелем этой кровавой расправы.

— Ну, вот и все, братья, — упавшим голосом обронил Агап Бровка. — Теперь нам всем конец! Мамай отплатит нам лютой местью за смерть своего племянника!

— Это верно, наша песенка спета! — с горестным отчаянием воскликнул Собирад. — Мамай непременно опять зальет кровью нашу землю! Отсечь бы руки Владимиру Даниловичу, этому рубаке хренову! Что же теперь делать, князь?

Взоры Собирада и всех остальных бояр обратились к Олегу, на лице у которого застыло каменное спокойствие.

— Теперь нам деваться некуда, бояре, — сказал Олег, жестом повелев Перфилу удалиться. — Теперь наше спасение в победе Дмитрия над Мамаем. Дабы поспособствовать этому, братья, нам надлежит не допустить соединения литовцев с татарами. Гибель же Акбуги и его людей нужно хранить в тайне. Пусть ордынские торговцы, приехавшие в Рязань, полагают, что Мамаев племянник пребывает в Ольжичах.

Оправдываться перед Олегом Ивановичем за убийство Акбуги и его свиты Владимир Данилович отправил свою жену, справедливо рассудив, что слова любимой дочери скорее дойдут до сурового Олегова сердца. В жизни Владимира Даниловича хватало необдуманных поступков, о которых ему впоследствии приходилось сожалеть. Нельзя сказать, что Владимир Данилович извлекал урок из своих ошибок. Он был горяч и необуздан, хоть во хмелю, хоть на трезвую голову. Недавнее разорение Пронска татарами породило в душе Владимира Даниловича сильнейшее желание мести, тлеющее в нем, как раскаленные угли под слоем пепла. Поэтому, едва узнав, что какой-то ордынский мурза посмел хозяйничать в его владениях, Владимир Данилович без раздумий схватился за меч, которым и обезглавил Акбугу.

Евфимия приехала в Рязань с твердым намерением защитить мужа от отцовского гнева. Это чувствовалось и в ее лице, и в том, как она держалась перед Олегом, оправдывая Владимира Даниловича. Евфимия слегка растерялась, услышав из уст Олега, что смерть Акбуги ему только в радость. У Евфимии огромная тяжесть свалилась с плеч, когда ей стало ясно, что убийством Акбуги ее муж невольно оказал Олегу неоценимую услугу. Олег попросил Евфимию, чтобы она и Владимир Данилович до поры до времени скрывали от прончан, где и за что были перебиты Акбуга и его люди. «Мамай не должен узнать в ближайшие две-три недели, что Акбуга мертв», — добавил Олег, многозначительно взглянув на дочь.

Евфимия закивала головой, догадавшись по глазам отца, что он явно затевает что-то во вред Мамаю, полчища которого, по слухам, уже двинулись на Русь.

В конце августа рязанские дозорные сообщили Олегу, что огромная рать московского князя переправляется через Оку возле Лопасни, намереваясь двигаться степным шляхом к верховьям Дона. Дозорные насчитали около сорока стягов, это означало, что вместе с Дмитрием против Мамая выступили многие удельные князья и ополчения из разных городов Северо-Восточной Руси. Никто из дозорных не мог назвать даже приблизительную численность собранной Дмитрием рати. «Ратникам несть числа, княже!» — так молвили они Олегу, пораженные несметностью русских полков, идущих против Мамая.

В эти душные августовские дни, наполненные громовыми раскатами, в окружении Олега все громче звучали голоса самых отчаянных и смелых его дружинников, которые настойчиво предлагали ему выступить на соединение с Дмитрием.

— Ведь все князья собрались под стягом Дмитрия, все они скопом выступили на Мамая, позабыв прошлые обиды, — молвил Олегу гридень Тихомил. — Неужто рязанцы останутся в стороне, не примут участия в сече, где, возможно, будет переломлен хребет ордынскому зверю! По-моему, княже, рязанцы должны находиться в первых рядах сей общерусской рати, поскольку на их долю выпало больше бед от ордынских набегов.

— Не все князья поддержали Дмитрия, — возразил Олег Тихомилу. — Тверской князь остался дома. Кашинский князь тоже не выступил в поход на Орду. Суздальский князь, Дмитриев тесть, также уклонился от этого похода. Видать, не верит Дмитрий Константинович в победу над Мамаем. Остался в стороне и брат его Борис Константинович…