Руэн вскидывает кустистые седые брови и усмехается. Я забираюсь в кровать, натягиваю одеяло до подбородка. Едва успеваю это сделать, как гаснут огни и комнату заполняет чернильная чернота. Это случается каждый вечер, хотя я ненавижу темноту.

И присутствие Руэна радует меня еще больше.

Вчера я отправилась во взрослое психиатрическое отделение, чтобы поговорить с Синди насчет музыкального произведения, сочиненного Алексом. Ей очень не хотелось общаться со мной. Я подошла к палате вместе с медсестрой, которая разносила таблетки, и подслушала их разговор через открытую дверь палаты Синди.

– К тебе пришла женщина, Синди. Доктор Аня…

Вздох.

– Скажите ей, что мне нездоровится.

– Она говорит, что хочет кое-что спросить о твоем маленьком мальчике, Алексе.

– Почему она продолжает приходить сюда?

Через несколько минут медсестра вышла из палаты Синди и сказала, что я могу войти.

Синди сидела у окна, смотрела на дождь, притоптывала по полу обеими ногами. Я заметила, что волосы у нее грязные, а ногти обгрызены. Остановилась на пороге, ожидая разрешения войти.

– Привет, Синди, – произнесла я. – Могу я войти?

– Делайте, что хотите, – буркнула она.

Я передвинула стул, который стоял у кровати, поближе к Синди.

– Я знаю, что у вас скоро занятие по арт-терапии. – Хотела снять куртку, но передумала. – Надолго я вас не задержу.

Она сверкнула глазами.

– Не пойду я ни на какие занятия!

– Почему?

Синди принялась грызть ногти, глядя в окно, подтянув одно костлявое колено к груди.

– Зачем вы пришли?

– Хотела спросить, занимался ли Алекс музыкой.

– Только для этого и пришли?

Я кивнула.

– Насколько я знаю, нет. Мы не могли позволить себе этого.

– У вас в доме пианино. Кто-нибудь из вас играл?

– Нет. Это семейная реликвия. К нему долгие годы никто не подходил.

– А в школе его музыке не учили?

– Алекс, главным образом, строил збмки и все такое, чем увлекаются мальчишки.

– То есть этого он сочинить не мог? – Я достала лист с нотами и показала Синди.

Она взяла его у меня, посмотрела.

– Нет. Он никогда не сочинял музыку. – Синди постучала пальцем по надписи над нотами. – Похоже, почерк Алекса. Могу я посмотреть внимательнее?

– Конечно, – кивнула я.

Она подставила листок под падающий из окна свет и всмотрелась в него.

– Да, это почерк Алекса. – Синди повернулась ко мне, в недоумении и счастливая. – Надо же? Мой мальчик – композитор. Впрочем, я не удивлена.

– Почему вас это не удивляет?

Она пожала плечами и подтянула к груди другую ногу, чуть ли не ткнувшись левым коленом в подбородок.

– Алекс всегда делал то, что, казалось бы, не мог по возрасту. Я его ничему не учила, однако у него получалось. Трудно представить, что он мой сын.

– Алекс говорит, что сочинил музыку кто-то еще.

– Нет, это его почерк…

На лице Синди отразилось недоумение. Она пожала плечами.

– Если Алекс говорит, значит, так оно и есть. Я бы ему поверила.

– Даже если Алекс говорит, что этот кто-то – демон?

Синди, похоже, меня не расслышала.

– Что плохого в том, что Алекс записал чью-то музыку? Даже если он не сочинил ее сам, это не означает, что он глупый…

– Я не говорила…

Она сунула мне лист с нотами, лицо стало злым и испуганным.

– Возьмите. И больше не спрашивайте о нашем пианино. Это не ваше дело.

Я взяла лист с нотами и убрала обратно в брифкейс.

– Здесь вам не разрешают курить? – спросила я.

Лицо Синди смягчилось.

– Да, не разрешают. – Она покачала головой. – Я бы отдала почку за одну сигарету.

Я улыбнулась, воспользовавшись случаем перевести разговор на другую тему.

– Если бы у меня были сигареты, я бы с радостью вас угостила.

– Благодарю. – Она кисло улыбнулась, опустив ноги.

Если мои вопросы и напрягли Синди, то теперь она расслабилась. Я наклонилась, чтобы поднять с пола брифкейс.

– В любом случае, вас скоро выпишут отсюда.

Она посмотрела на меня. Что-то в ее взгляде заставило меня оставить брифкейс на полу.

– Или нет? – произнесла я.

Синди принялась грызть ногти. Я откинулась на спинку стула, чувствуя, что она сказала еще не все. Через минуту-другую она наклонилась вперед и спросила:

– Вы любите детей?

– Почему вы интересуетесь?

Синди почесала голову.

– У Труди детей нет, поэтому она не понимает. Но вы знаете, что я хочу сказать?

– Что?

Она придвинула стул.

– Иногда возникает ощущение, что они – родители, а ты – ребенок. Словно у них больше ответов, чем у нас.

– То есть Алекс старше, чем выглядит?

– Он всегда был независимым, будто не нуждался во мне. Я никогда не хотела быть матерью. Наверное, плохо так говорить, да? Но когда появился Алекс, я влюбилась в него по уши. Стала его поклонником номер один. Он удивительный. С трудом верится, что он вышел из меня.

Я ловила каждое слово. Но продолжения не последовало. Вскоре начался дождь.

– Синди, когда вы выйдите отсюда, вам с Алексом надо взять небольшой отпуск.

На ее лице отразилось недоумение.

– Когда я выйду отсюда?

– Не обязательно тратить много денег. Но вам необходимо побыть вдвоем, немного развлечься. Пусть это даже будет один день на пляже.

Она покачала головой и рассмеялась.

– Это какой-то бред, правда? До пляжа три мили, а мы там никогда не были. С другой стороны, тут никогда не светит солнце.

– Даже если будет идти снег, – улыбнулась я. – Когда вас выпишут, вам надо как можно больше времени проводить вместе.

Синди опустила голову.

– Да. Когда меня выпишут.

* * *

Я проснулась на полу в своей спальне. В ушах звучала музыка Алекса. Я не могла не проигрывать ее. Хотела слышать Поппи в этих нотах, вновь почувствовать ее близость. Нет, не просто почувствовать ее близость: найти ответы. Это ее композиции в сочинении Алекса заполняли мою маленькую квартиру. Родившись, она не дышала две минуты. Врачи суетились между моих ног с аспирационным аппаратом, пока наконец акушерка не взяла ее за лодыжки, держа головой вниз, и не шлепнула по попке. Тут она закричала, и я ощутила безмерное облегчение.