— Не стрелять! — велел Альрик. — Тулле, поймаешь его?

Мой одноглазый друг сорвался с места и через несколько мгновений сшиб тень с ног.

— Простите! Простите! Не убивайте меня! Простите! Я не хотел! Не хотел! — плаксиво ныл пойманный мужчина, пока мы шли к нему. — Я нечаянно!

Проводник вдруг вытащил топорик и врезал по беглецу, я еле успел отбить удар!

— Ты чего? — удивился я.

— Это бритт, — буркнул хускарл.

А ведь верно! Босоногий, в простой грубой одежде, светло-рыжие волосы. И одна руна.

Бывший раб сжался на земле, закрывая голову руками, и рыдал:

— Я не хотел. Не должен. Всегда был послушным… испугался. И поленом его. А он бряк. И огонь внутри. А Мира — беги! Убегай. Я не хотел!

— Кого поленом?

— Так его… темная кожа, мертвые глаза. Он в дом, а там жена, дети… вот я и поленом.

— А потом?

— Убежал! Знал, что убьют. Вот и убежал.

— А чего ж тогда вернулся?

— Хотел узнать, как дети, как Мира! Попрощаться хотел. Думал, тихонечко пройду...

— Убили их! — грубовато перебил его Эгиль. — Мертвяки всех убили, и трэлей, и хозяев.

— К-как убили? — впервые раб поднял голову и посмотрел на нас.

— Ты удрал, а их всех убили. Надо было остаться и защищать семью.

— Но так нельзя! Нельзя трэлю быть рунным! Я испугался! Но у них же мечи, стрелы! Господин на восьмой руне! Как же так? Я же поленом, а они… у них оружие, кольчуги!

— Его нужно убить, — сказал проводник.

— Не знаю, — протянул Альрик. — Он же не на человека руку поднял, а на драугра, к тому же защищая семью.

— Но не защитил, — добавил я.

— Не защитил, — задумчиво повторил хёвдинг. — Что ж, скажу так. Если бы ты не бросил жену и детей и стоял до последнего, я бы взял тебя в хирд. Мне нужны храбрецы, неважно, кто они: бритты или норды. Но ты бросил семью умирать, а значит, можешь предать и меня.

Раб подполз на коленях к Беззащитному с мольбой в глазах.

— Нет, господин, я никогда… я всегда буду…

Альрик взялся за меч, замер, потом убрал руку.

— Я буду верно вам служить! Вы не пожалеете! Я хорошо работаю.

Я скривился. Обосранный норденыш вел себя храбрее, чем этот раб. Почему боги даруют таким убогим благодать? Они недостойны даже стоять на той же земле, что и Фомрир. Или это, наоборот, наказание?

— Сварт!

Полутролль небрежным движением свернул трэлю шею.

* * *

Когда Фастгер и Аднтрудюр догнали нас, мы, уже не сдерживая сил, побежали в ту сторону, где я в последний раз ощутил собрата, где, по словам проводника, было несколько деревень.

Бежали молча. Молча сносили редких бродячих драугров, которые были не выше пятой руны, по невысказанному уговору отдавая их Сварту. Не так уж и легко было сворачивать им шеи голыми руками, но его старания окупились, и Сварт получил пятую руну.

Я с нетерпением ждал, когда ульверы перешагнут порог между карлами и хускарлами. Какие дары они получат? Будут они заметными или останутся неугаданными? Я так и не понял, что за дары у Плосконосого, Булочки и Простодушного, что изменилось в Вепре. Насмотревшись на разных одаренных, я думал, что многие отхватывают что-нибудь эдакое: железную кожу, каменные кости, прыгучесть, плавучесть, скорость или могучую силу. Но вот Рагнвальд всего лишь усмирил свой нрав. Много ли это или мало? Может, для кого-то такой дар — ничто, но Рагнвальд благодаря ему победил врагов и стал конунгом.

Мой дар ведь тоже со стороны не виден. Кто не из ульверов сможет понять, одарен я или нет?

А какой дар… меня вдруг осенило… какой дар у моего отца? Он не говорил ни разу. Но весь его хирд, все его люди пошли за ним, оставили прибыльную службу, осели в Сторбаше. И Кнут! Кнут не оставил отца даже после того, как я чуть не убил его сына. Неужто у отца такой же дар?

Вскоре мы увидели обещанное поселение. Или, точнее, дом. Неподалеку распростерлись нетронутые с осени пашни, сараи, загоны для скота, плохонькая изгородь. И всего один дом, похожий на растопырившего лапы жука. Длинное широкое основное здание с пристроенными к нему по бокам ответвлениями, причем глухими ответвлениями. Я не видел ни одной двери на этих пристройках, значит, из них выход был только внутрь. Неужто столько кладовок? И неужто местный землевладелец решил обойтись без рабов?

Вокруг дома бродили драугры. Кто-то скребся в стены, один долбил в тяжелую дверь ржавым топором. И, похоже, что это была уже не первая дверь. Выглядела она так, будто к проему изнутри приставили лавку и завалили чем-то тяжелым.

Увидев нас, мертвяки оживились, забыли про дом и потянулись к нам.

— Драугров не убивать, а рубить им ноги-руки, — раздался позади голос Альрика. — Они пригодятся, когда мы найдем наших.

Точно! Вот почему Беззащитный должен быть хёвдингом. Я бы тоже до такого додумался, но, скорее всего, уже после драки с мертвяками.

— Кай, постарайся отыскать его!

Да понял я. Лезть вперед всех, сталкиваться с каждым паршивым драугром, чтобы вот это всё. Глупый дар! Эх, мне бы силы побольше. Или там железную руку. Или, на худой конец, рост повыше да бороду погуще, ну и плечи пошире. На седьмой руне, а дохляк дохляком.

— Вон первый идет! — радостно сказал Эгиль.

— И еще двое, — буркнул Плосконосый.

Я сжал пальцы на ручке щита, вытащил топорик.

Хвала Фомриру!

Прыгнул вперед, кувыркнулся и подсек ноги первому драугру. Подставил щит под дубину второго, легко отшвырнул его к дереву так, что он ударился спиной, и полуистлевшая кожаная шапка сползла ему на лицо. Взмах! И правая кисть вместе с дубиной полетела на землю. Удар! И левая обрублена по локоть. Из ран густой жижей вытекла черная кровь.

Слишком слабые!

Оглянулся. Первого уже порубили и привязали к дереву, а он все равно пытался идти, переставлял ноги на месте, сгребая прошлогоднюю листву и сдирая дерн.

— Кай?

— Ничего. Слишком быстро.

Еще драугры. Три карла и два хускарла. Карлы без оружия, один хускарл с железным огрызком серпа, второй — с проржавевшим до корня топором, таким проще зашибить, чем разрубить.

Карлов я проскочил, оставив на братьев. Хускарл с серпом выглядел хуже всех виденных прежде драугров. Половина его тела осталась почти целой, хоть и с почерневшей иссохшей кожей, а вторая истлела, из-под жалких клочков еле сохранившейся плоти виднелись желтые кости, непонятно как державшиеся вместе. Будто этого хускарла после смерти уронили в неглубокую лужу, и то, что лежало в воде, сохранилось, а то, что торчало наружу, было обглодано жуками и червями.