— А если он всю ночь лить будет, нам тут что, ночевать, что ли? Пошли, дядь Коль!

Под ногами поскрипывал песок и мелкий мусор.

«Подмести бы надо, — подумал Петрович. — Да и вообще порядок тут навести не мешает…»

Витька запер дверь на втором этаже и протянул Петровичу ключ.

— Зачем он мне? — удивился старик.

— У меня предчувствие, дядь Коль, — простодушно улыбаясь, пояснил Витька.

— Какое такое предчувствие?

— А такое, что я этот ключ потеряю…

Спускаясь по лестнице вниз, на первый этаж, Витька откровенно дурачился.

— А нам все равно, а нам все равно! — громко распевал он — Не боимся мы волка и лису!

Неживое, едва слышимое эхо повторяло слова незамысловатой песенки глухим, утробным голосом.

— Все к черту! — рявкнул Витька.

Эхо ответило так же резко и, как показалось Петровичу, даже зло.

На площадке первого этажа Витька неожиданно остановился и замолчал. Потом поднял вверх руку.

— Ты что, Витьк?.. — удивился Петрович.

— Слышишь, дядь Коль? — шепотом спросил Витька.

— Что?

— Ребенок, вроде бы, опять плачет.

На этот раз старик услышал. Со стороны подвала доносились отчетливые крики младенца. Эхо множило их и нельзя было с уверенностью сказать, плачет один ребенок или два. Первый, отчетливо звучащий, голос мог действительно принадлежать маленькому ребенку, а второй, более низкий и тихий, словно подражал ему и вместе с тем пытался спрятаться за ним. Старика неприятно удивило то, что именно во втором голосе явно угадывались недобрые и одновременно жалобные нотки.

Петрович поежился.

— Может быть это котенок, Витьк? — спросил он — Ну, тот самый… Старухин.

— Может быть, хотя голос и не похож на кошачий.

Витька открыл скрипучие двери подвала. Плач стал громче.

— Это не кот, — уверено сказал Витька. — Это точно ребенок.

Племянник посветил фонариком в уходящую вниз пустоту. Снова мелькнули белые порожки, кирпичная стена и обрезки алюминиевых труб.

— Ничего не видно, но придется спускаться, — Витька протянул Петровичу фонарик. — Внизу я и спичками обойдусь, а ты мне сверху посветишь.

— Не надо, Вить… — попросил старик.

— Ты что, боишься, что ли?!

Только после того, как племянник напомнил о страхе, Петрович вдруг понял, что действительно боится. Витька ободряюще улыбнулся.

— Держи фонарь, дядь Коль! И хватит трястись. А если это действительно чей-то малец?

— Да откуда он тут?!

— Мало ли… Может, его здесь какая-нибудь мамаша-стерва бросила.

Плач неожиданно стих. Старик неохотно взял фонарик из руки племянника. Витька присел и посмотрел вниз.

— Тут не высоко, метра полтора, наверное, — голос племянника звучал как из колодца. — Короче говоря, ноги не сломаешь…

Петрович тоже спустился пониже. Между тем Витька крепко ухватившись за обрезок алюминиевой трубы и прыгнул вниз.

— Влево посвети, дядь Коль, — попросил он. — Так… Теперь направо. Тебе там сверху виднее, ты ничего не замечаешь?

— Нет.

— Перегородки тут какие-то… — Витька тихо выругался. — Сплошной бардак… Ты пока свети, дядь Коль, а я сейчас спички достану.

Петрович нагнулся еще ниже. Луч фонаря метался по уходящим в глубину помещения стенам. Чуть ближе, справа, мешала обзору фанерная стена.

Внизу чиркнула спичка.

— Дядь Коль, да это же ящики в штабелях стоят! — крикнул Витька. Зашуршала бумага и племянник громко чертыхнулся. — А в ящиках противогазы. Здорово, да? У нас в деревне мужики самогон противогазными фильтрами очищают. После них он лучше всякой водки становится…

Внизу заметались неясные тени. Петрович вдруг почувствовал как сильно бьется его сердце.

— Витьк, ты там ерундой не занимайся, — крикнул он. — Ищи то, за чем полез!

— Да знаю я!

Снова послышался все тот же странный детский плач. Он стал еще громче и как показалось Петровичу, ближе. У старика задрожали руки. Луч фонарика дернулся вниз и пополз в сторону. Петрович успел рассмотреть в темноте тусклое пламя спички.

— Ты лучше свети, — откликнулся Витька. — Сейчас я…

Договорить племянник не успел. Неожиданно плач взвыл на неестественно высокой ноте. Почти сразу же, следом за ним, послышался страшный Витькин крик. В лицо старика, словно от крыла гигантской птицы, ударила волна холодного воздуха.

Петрович вскрикнул и бросился наверх. Из подвала отчетливо слышались крики и шум борьбы. У выхода из подвала старика остановила яркая, как вспышка мысль: «А как же Витька?!..»

Петрович оглянулся. В подвале с тупым звуком обрушились на пол несколько ящиков. Потом все стихло…

У Петровича пересохло в горле. Он хотел крикнуть, но не смог. Луч фонарика судорожно метался по стенам и не мог остановиться. Из глубины подвала показалась окровавленная Витькина рука. Рука оперлась на край порожка, следом за ней показалась вторая. Из темноты, выплыло бледное как мел лицо Витьки.

— Дядь Коль, руку дай… — тихо позвал он.

Петровичу показалось что у него отнялись ноги. Старик стоял и смотрел, не в силах тронуться с места.

— Руку дай! — крикнул Витька, протягивая к Петровичу свою.

Сзади племянника поднялась огромная тень. Она была похожа на растянутую черную простыню. Тень поднималась все выше и выше.

— Что ты стоишь…

Договорить Витька не успел. Страшная сила рванула его вниз и он исчез.

У Петровича потемнело в глазах. Уже не отдавая себя отчета в том, что он делает, старик бросился бежать. Во внезапно опустевшем мозгу билась только одна мысль: быстрее, быстрее, быстрее! Перед глазами Петровича промелькнул дверной проем, несколько чахлых деревьев на улице, колючая проволока, потом пошла размытая дождем дорога. Спускаясь в овраг, Петрович поскользнулся и упал. Фонарик отлетел в сторону, но старик даже не подумал поднять его. Он судорожно цеплялся руками за скользкую траву и полз вверх, не разбирая дороги. По лицу хлестал дождь. Сверкнула молния и почти сразу же за ней ударил гром. Петрович закричал от ужаса. Взобравшись наверх, он долго стоял на коленях не в силах подняться…

Что произошло потом, старик почти не запомнил. Страх, страх непреодолимый и черный гнал его все дальше и дальше от диспетчерской. Петрович пришел в себя только после того, как захлопнул дверь дома и навалился на нее всем телом. Через минуту стало чуть легче дышать. Старик с трудом добрел до стула и сел.

Первая мысль, пришедшая ему в голову, была огромной и ужасной. Петрович закрыл лицо руками и застонал.