– А нет ли какой-нибудь… э-э… более специфической связи между тем, что вы испытывали тогда и испытываете сейчас? Нет ли у вас чувства, будто вы опять начинаете… э-э… видеть сквозь стены?

Кэтсби проглотил вставший в горле комок. Он чувствовал все большее стремление свалить с плеч свои страхи, но начать было непросто, и проницательный вопрос доктора застал его врасплох. Он заставил себя сосредоточиться. Штуковина, которую он то ли видел, то ли не видел на крыше, вдруг замаячила перед его мысленным взором с невероятной ясностью. И все же это его не испугало. Он принялся подбирать подходящие слова.

И тут заметил, что доктор смотрит не на него, а поверх его плеча. С лица доктора быстро исчезал румянец, а глаза уже не казались такими уж маленькими. Потом доктор пружинисто вскочил на ноги, обогнул Кэтсби, рванул наверх окно и выглянул в темноту.

Как только Кэтсби поднялся, доктор захлопнул окно и произнес голосом, профессиональная вальяжность которого была заметно подпорчена небольшой хрипотцой:

– Надеюсь, что не очень вас потревожил. Я видел лицо… э-э… какого-то бродяги, негра, на пожарной лестнице. Должно быть, я его напугал, поскольку он исчез в явной спешке. Не обращайте внимания. Врачей часто беспокоят вуайеры… э-э… проще говоря, любители подглядывать.

– Негра? – переспросил Кэтсби, облизывая пересохшие губы.

Доктор нервно хохотнул:

– Думаю, да, хотя в первый момент у меня возникло странное впечатление, будто это белый человек с черным лицом. Понимаете, у негров кожа все-таки с коричневатым оттенком. А этот был просто как чернила.

Кэтсби дернулся к окну. На стекле остались грязные пятна.

– Да все в порядке, мистер Рэн! – В голосе доктора ясно прозвучала резкая нотка нетерпения, как будто он изо всех сил старался вновь обрести утраченный профессиональный авторитет. – Давайте продолжим нашу беседу. Я вас спрашивал, не приходилось ли вам опять, – тут он скорчил гримасу, – «видеть сквозь стены».

Закружившиеся было вихрем мысли Кэтсби замедлили бег и опустились на свои места.

– Нет, ничего такого, что другие не видят, я не вижу. И по-моему, мне пора. Я и так отнял у вас слишком много времени. – На возражающий и вроде искренний жест доктора он внимания не обратил. – Как пройду осмотр у терапевта, сразу вам позвоню. Вы и так уже сняли огромный груз у меня с души. – Он деревянно улыбнулся. – Доброй ночи, доктор Тревтик.

* * *

Душевное состояние Кэтсби Рэна в тот момент трудно поддавалось определению. Вздрагивая при виде каждой угловатой тени, он без устали шарил взглядом вдоль стен похожих на ущелья переулков и неопрятных спусков в подвалы, то и дело украдкой поднимая глаза на неровную линию крыш. И все же едва ли сознавал, где находится. Мысли, которые настойчиво лезли ему в голову, он старательно выталкивал прочь и продолжал безостановочно двигаться. Только повернув на освещенную улицу, где были люди, высокие здания и мерцающие вывески, Кэтсби начал чувствовать себя более или менее в безопасности. И через некоторое время вдруг осознал, что в результате оказался в полутемном вестибюле строения, где размещалась его контора. Тут он и понял, почему никак не может идти сейчас домой, почему никогда не осмелится пойти домой – после того, что случилось в кабинете доктора Тревтика.

– Здрасте, мистер Рэн, – сказал ночной лифтер, дородный детина в потрепанном комбинезоне, сдвигая решетчатую дверь старомодной кабины. – А я и не знал, что вы по вечерам работаете.

Кэтсби машинально ступил внутрь.

– Внезапно завалили заказами, – туповато пробормотал он. – Надо кое-что доделать.

Кабина со скрипом остановилась на верхнем этаже.

– Допоздна останетесь, мистер Рэн?

Кэтсби неопределенно кивнул, проследил, как кабина скрывается из виду, стремительно пересек приемную и вошел в свой кабинет. Его рука потянулась было к выключателю, но тут ему пришла в голову мысль, что два освещенных окна, выделяясь на фоне темной массы здания, могут выдать его местонахождение и послужить ориентиром тому, что способно подкрасться и вскарабкаться наверх. Он развернул кресло так, чтобы оказаться спиной к стене, и тяжело опустился в него в полутьме. Он даже не снял пальто.

Довольно долго просидел он так, не двигаясь с места, прислушиваясь к собственному дыханию и далеким уличным звукам внизу: пронзительным металлическим взвизгиваниям трамвая на повороте, более удаленному гулу надземки, слабым отдельным крикам и гудкам, какому-то неясному грохоту. Слова, которые он говорил мисс Миллик в шутку, вновь завертелись у него на языке с горьковатым привкусом истины. Он обнаружил, что не способен рассуждать связно и критически, но мысли сами собой возникали у него в голове, медленно двигаясь по кругу, уступая место другим и вновь возвращаясь с неизбежностью планетных эволюций.

Постепенно его мысленная картина мира претерпела кардинальные превращения. Теперь это уже не был мир материальных атомов и пустого пространства – это был мир, где существовало бестелесное, которое действовало в соответствии с собственными темными законами или непредсказуемыми побуждениями. Эта новая картина с ужасающей ясностью высветила ряд совершенно непреложных фактов, столкновение с которыми всегда ошеломляло его и причиняло боль и на которые он изо всех сил старался закрыть глаза: неизбежность ненависти и войны, естественность и закономерность того, что обычно представляется только цепью дьявольских совпадений, обрекающих на крушение лучшие человеческие намерения, незыблемость стен своенравного непонимания, что отделяют одного человека от другого, вечная жизнеспособность жестокости, невежества и алчности. Теперь все это казалось вполне органичной, неотъемлемой частью общей картины. Где суеверие – всего лишь одна из разновидностей мудрости.

Потом его мысли вернулись к нему самому и вопросу, который он задал мисс Миллик: «Чего захочется такой твари от человека, мисс Миллик? Жертвы? Поклонения? Как помешать ей причинить вам вред?»

Теперь это уже становилось весьма практическим вопросом.

Пугающе резко затрезвонил телефон.

– Кэт, я тебя обыскалась, – сказала жена. – Никогда бы не подумала, что ты еще в конторе. Что ты там делаешь? Я очень волнуюсь.

Он ответил ей что-то про работу.

– Можешь прямо сейчас приехать домой? – послышался немного обеспокоенный вопрос. – Что-то я перепугалась. У Ронни только что был кошмар. Он даже проснулся. Все показывает на окно и твердит: «Черный дядя, черный дядя». Конечно, это ему просто приснилось. Но я перепугалась. Приедешь? Что, дорогой? Ты меня слышишь?

– Приеду. Прямо сейчас, – ответил он. Сразу вышел из кабинета, позвонил в звонок лифтеру и заглянул в шахту.

* * *

Та самая штуковина смотрела на него из густой тени тремя этажами ниже – серое мешковинное лицо, тесно прижатое к железной решетке, – и в ту же секунду неуклюжей, но пугающе проворной поступью кинулась вверх по лестнице, на мгновение скрывшись из виду, когда завернула на вторую от него площадку.