– Мы не дорожно-транспортная инспекция, – высокомерно сказал старший офицер. – Что дальше?

Мартин слепо огляделся. В ушах у него звучали слова женщины из селения Тышка: «В один день всю семью под нож… Всю семью…»

Не оборачиваясь, он побежал в лес – по следам. Густой ведьмин дух стелился над этой чащей, такой знакомый, такой невыносимый. Городские ботинки Мартина тут же наполнились водой. Под снегом прятались камни, обломки веток, пни; Мартин бежал, стараясь думать только о том, как не подвернуть здесь ногу.

Все повторялось опять. Он уже так бегал. И не один раз. И опаздывал. И всякий раз находил место инициации, тела жертв, полустертые ведьмины знаки…

– …Пусти! Козел! Придурок, пусти, быстро!

Звук пощечины. Успел?! Мальчишка бьет ее… Он и станет первой жертвой. Вопрос нескольких секунд.

Визг – яростный, злобный:

– Сволочь! Пусти меня! Да пошел ты!

Мартин вылетел на край поляны; ракушка на камне была тут как тут, от нее смердело нечеловеческой дремучей силой. В двух шагах от каменного лабиринта, спиной к ракушке, стоял Михель Заяц с расцарапанным лицом, а на него наскакивала, как бешеный звереныш, девочка с растрепавшимися светлыми косами. В запале она не сразу почуяла присутствие Мартина, и тот успел увидеть, как Лара Заяц лавирует, пытаясь добраться до заветного камня, как брат заступает ей дорогу, как она налетает на него, бьет по лицу с неожиданной силой, и парень готов свалиться, эта девчонка сейчас сильнее взрослого мужчины…

– Лара, – вполголоса позвал Мартин.

Она обернулась. Ее бескровное злое лицо побледнело еще больше. Зрачки расширились, глаза из серых сделались черными.

Миг – и она бросилась к лабиринту на камне, будто надеясь прыгнуть в него, как в колодец. Брат в последнюю секунду перехватил ее, оторвал от земли, тогда она впилась зубами ему в щеку. Михель оступился и выронил сестру, девчонка поползла к ракушке на четвереньках, но Мартин был уже рядом.

– Тихо!

Применять стоп-знак к «глухой» ведьме – жестокая практика, но Мартин знал, что по-другому ее не остановит. Девчонка обмякла, глаза закатились – глубокий обморок. Даже без сознания она, кажется, всеми силами стремилась к ракушке, тянула к ней скрюченные пальцы.

Парень, капая кровью из прокушенной щеки, склонился над ней, схватил сестру за плечи, заглянул в лицо:

– Что вы с ней сделали?!

Он смотрел на Мартина, как на людоеда с огромным ножом.

– Придет в себя через пару минут, – сказал Мартин. – И все с ней будет нормально… теперь. Сойди с этой штуки и забери девочку.

Михель поднял сестру на руки. Ее голова безжизненно моталась, в волосах путались сосновые иголки. По тому, как парень держал обмякшее тело, Мартин понял, что брат, оказывается, не безразличен и не жесток к девчонке. Совсем наоборот.

Из-за деревьев появились полицейские – раскрасневшиеся, напуганные и злые:

– Что происходит?!

– Оперативные мероприятия. – Мартин вытащил из кармана черный маркер. – Идите в машину, когда ребенок придет в себя – дайте ей напиться… И ни в коем случае не выпускайте, если она попробует убежать.

– Она не попробует убежать. – Парень говорил, как сомнамбула, не сознавая, что его слова противоречат наблюдаемой реальности. На подбородке у него висела капля крови, на щеке ясно выделялись следы зубов и несколько свежих глубоких царапин.

Полицейский офицер присвистнул:

– Ни хрена себе! Вот это ведьма!

– Рот закройте, – сказал Мартин.

– Что?!

Не отвечая, Мартин нанес знак на центр каменной площадки. Камень затрещал. Растеклись трещины, будто паучьи ноги, известняк задергался, как от боли. Офицер, уже разинувший рот для ругательства, замер, с ужасом глядя на ракушку: под действием знака та крошилась и распадалась, и корчилась, будто живое существо.

Мартин повторил знак, превращая плиту в груду развалин. Встретился взглядом с Михелем:

– Знаешь, что это было?

– Что-то плохое, – сказал парень еле слышно. – Что-то для ведьм…

– Пошли отсюда. – Мартин зашагал прочь, не обращая на полицейских внимания. Парень побрел за ним, осторожно ступая, поддерживая голову сестры, привычным движением – он носил ее, конечно же, на руках, пока она была маленькая.

Полицейские двинулись следом. На этот раз они были непривычно тихими, не ругались и даже не сопели.

– Что с ней будет? – спросил парень, не глядя на Мартина.

– Ты удержал ее от большой беды: она могла пройти инициацию на этой ракушке. Стать действующей ведьмой.

Парень заметно вздрогнул.

– …Но этого не случилось. – Мартин возвращался к машине по собственным следам. – Теперь я возьму ее на учет и присмотрю, чтобы она не инициировалась.

– И домой она не вернется? – глухо спросил парень.

– Чтобы ее опять посадили в погреб?

– Это не я, – пробормотал парень, осторожно прижимая к себе сестру. – И… а что ей, в погребе плохо? Лучше пусть… обряды свои проходит?! Вы же видели, как она туда ломилась! Чуть не убила меня! Они же бешеные становятся… Тихие, тихие, а потом лес горит… или человеку пулю в живот… Ну почему, она же такая добрая девчонка была! Золотая! А потом с ней сделалось вот это… за что, почему она?! Злая стала, говорила мне сто раз: вот дождетесь, убегу, стану настоящей ведьмой, вернусь, всем отомщу…

– «Глухие» ведьмы не злые. Они просто люди.

– Не «просто»! – В голосе парня звучала железная убежденность. – Они… на нас глядят, как на скот! Как на еду!

Мартин посмотрел в отрешенное, бледное лицо девочки. Да, чем больше он узнавал о провинции Ридна, тем сильнее тосковал по теплой, предсказуемой и понятной Однице. Позади топали полицейские – удаляясь от разрушенной ракушки, они шагали все увереннее и уже начинали потихоньку сопеть.

– Меня теперь в тюрьму? – еле шевеля губами, спросил парень.

– Разумеется, – отозвался Мартин. – Ты же не думаешь, что можно таскать дрова к костру моей матери и отделаться легким испугом?

Парень споткнулся и чуть не упал вместе со своей ношей:

– А это была…

Больше он не сказал ни слова – до самого полицейского участка.

* * *

– Все, что от вас требуется, – соблюдать инструкции слово в слово, вот прямо как там написано. – Клавдий удержался, чтобы не прикурить третью сигарету сразу вслед за второй. С сожалением погасил окурок. Посмотрел на заместителя – тот стоял у кресла, перед экраном компьютера, и на лице у него был плохо скрываемый ужас. Рядом с креслом помещался складной стул – Клавдий не мог допытаться у сотрудников, отчего хоть стул-то нормальный не могли принести. Что это, символ? Наглядный знак, что исполняющий обязанности не претендует на кресло? Ни один из четырех его заместителей не был настолько амбициозен. Исполнительные, инициативные, умные, очень ответственные – Клавдий их сам отбирал и воспитывал. Но посидеть в этом кресле ни один, даже в шутку, в пустой комнате, даже в отсутствие Клавдия, не решился бы.