По просьбе короля Дании приехал известный датский портретист Лауритс Туксен, который работал над масштабным полотном «Кристиан IX и Луиза датские со своей семьей». Следовало написать портреты царской семьи, чтобы внести в полотно. Сохранился дневник художника: «Императрица позировала часто, так же, как и царские дети, а император – лишь один раз. Спросил, как он должен встать, и в течение 3/4 часа стоял не двигаясь. Когда после окончания сеанса он подошел и взглянул на холст, то разразился гомерическим хохотом. Больше император не позировал. Вместо него передо мной в военном мундире стоял один из царских лакеев, но, увы, это было лишь слабое напоминание того образа, который оставил о себе император».

В апреле 1884 года в Гатчинском дворце встречали греческую королеву Ольгу Константиновну с детьми. «Тетя Минни, русская императрица Мария Федоровна, была уменьшенной и менее красивой копией своей сестры Александры; у нее было то же обаяние, тот же такт, но больше силы характера. Хотя она была маленькой, она могла войти в комнату так величественно, что все замолкали и оборачивались, чтобы посмотреть на нее. Она была заядлой курильщицей, но не хотела, чтобы об этом кто-то знал, кроме семьи, поэтому, если кто-то еще входил в комнату, она тут же прятала сигарету за спину, не обращая внимания на клубы дыма. Ее муж император Александр III, которого мы называли дядей Сашей, был ростом около шести футов пяти дюймов и колоссально силен. Мы, дети, очень любили его, потому что он был добр и весел и умел делать всякие фокусы» (Из воспоминаний Христофора Греческого).

От курения голос Марии Федоровны стал низким, говорила она баском, – по-русски почти без акцента. Александр тоже много курил. В день до пятидесяти сигарет и нескольких сигар.

В июне царская семья отдохнула в финляндских шхерах, а в июле Александр и Минни были на Балтийском механическом заводе на закладке крейсера «Адмирал Нахимов». Это был первый броненосный крейсер – самый большой парусный бриг за всю историю русского флота. С башенной артиллерией, превосходящий всех своих современников по весу бортового залпа и числу орудий главного калибра. Что говорил император на торжественной закладке крейсера, история не сохранила, но известно, что его слова никогда не были пустым звуком. 29 сентября 1888 года крейсер уйдет из Кронштадта на Дальний Восток, пробыв там три года. «Иностранные суда не уходят отсюда без того, чтобы их командир не попросил позволения осмотреть крейсер «Адмирал Нахимов», присылают к нам мичманов смотреть и учиться», – писал из Японии один из офицеров.

В августе-сентябре император с инспекцией съездил в крепость Новогеоргиевскую недалеко от Варшавы – одну из самых больших в мире, принадлежавшую некогда Швеции, а затем Франции. Новогеоргиевская представляла собой огромный район в месте слияния рек Вислы и Нарвы, и являлась основным узлом обороны на западном рубеже России. Гарнизон ее насчитывал 120 тысяч человек. После официальных рапортов Александра пригласили к завтраку, поданному на лужайке; после чего он поздравлял произведенных в офицеры. «Он говорит, конфузясь… Вообще у него нет не только того лоска, которым отличался его отец, нет и его знаний, может быть, и ума… и, тем не менее, когда с ним разговариваешь, чувствуешь, что имеешь дело с силой, чувствуешь, что есть нечто серьезное, что нелегко поддается. Этого чувства я никогда не ощущал, разговаривая с покойным Александром II» (Генерал А. А. Киреев).

После Новогеоргиевской была встреча в Скерневицах с императорами Германии и Австрии. Александр доводился Вильгельму I внучатым племянником, не испытывая к дядюшке ни малейших родственных чувств. Став царем, не замедлил удалить от дворца немецких выходцев, повел антинемецкую политику, объявив: «Россия для русских и по-русски!» И не мог простить Берлинского трактата, отвечая суровой холодностью на все ухаживания Бисмарка.

На встречу с дядюшкой Александр все же надел прусский мундир, – дань вежливости. Сопровождавший его в этой поездке С. Ю. Витте вспоминал: «Когда мне приходилось сопровождать в поезде императора Александра III, то, конечно, я ни днем, ни ночью не спал; и постоянно мне приходилось видеть, что когда все уже лягут спать, то камердинер императора, Котов, штопал ему штаны. Как-то раз, проходя мимо камердинера и, видя, что он всё штопает, говорю ему:

– Скажите, пожалуйста, что вы всё штопаете? Неужели вы не можете взять с собою несколько пар панталон, чтобы в случае, если окажется в штанах дырка, дать государю новые штаны?

А он говорит:

– Попробуйте-ка дать – он их и не наденет. Если наденет какие-нибудь штаны или сюртук, то кончено, пока всё по швам не разорвется. Это для него самая большая неприятность, если заставить надеть что-нибудь новое. Точно также и сапоги. Подайте ему лакированные сапоги, так он вам эти сапоги за окно выбросит».

На встрече дядюшка Вилли распинался в дружбе, но русские дипломаты доносили Александру, что он опять плетет паутину против России. Александр не знал, кому верить, хотя склонялся на сторону дипломатов, ибо дядюшка издавна занимался подковерными играми. Тяжело ему было. Не все министры его понимали, не всем он верил, а все ошибки ложились на него.

XXXXII

В 1884 году были утверждены Университетский устав и Правила о церковно-приходских школах. Университетским уставом повышалась плата за обучение, вводилась обязательная форма и отменялась автономия университетов. Константин Петрович Победоносцев высказался в Государственном Совете против этого устава, но Александр на этот раз встал на сторону министра внутренних дел Толстого, который объявил, что официального запрета к доступу в университеты для лиц податного сословия нет – есть только «политика» Министерства народного просвещения. В чем заключалась эта политика, было понятно – не допустить большого числа разночинцев, которые легко поддавались на революционную агитацию, и упразднить университетскую полицию, передав ее полномочия Третьему отделению.

Это была очень непопулярная мера, и все же необходимая. Толстой привел университеты в то состоянии, в котором они находятся и поныне, то есть, на равных с другими вузами, без привилегий. Революционеры назвали Университетский устав мерами против «кухаркиных детей». Однако Александр не только не помешал, а помог Каткову основать в Москве известный Катковский лицей, одобрил проект Витте к основанию в Петербурге знаменитого политехнического института, и всячески поощрял московское купечество к созданию образовательных медицинских центров. Все они, как известно, принимали в свои стены любые сословия.

По второму указу, начальные школы передавались в руки духовенства. Причиной было то, что учителя, в основном не окончившие курс гимназисты либо студенты, отчисленные из университетов и педагогических институтов, считали своим долгом настраивать детей и взрослых