— Мой муж Игорь Игоревич Стечкин, — сбивчиво начала молодая женщина, — он… в общем… похищен злодеями…

— Знаю! — Человек-гора брякнул чем-то под шубою. — Давайте адрес!

— Вы что же, из полиции? — насторожилась Стечкина.

— Полиция заодно со злодеями… Паук Победоносцев плетет нить заговора, еще не вполне понятного нам…

— Нам? — подняла брови бдительная молодая женщина. — Кому именно?

Склонив голову, Алупкин щелкнул шпорами.

— Разрешите представиться… Михаил Тариелович Лорис-Меликов… граф… генерал… глава Тайной распорядительной комиссии, подчиненной напрямую государю… — Вынув пергаментный рескрипт, он предъявил его озадаченной молодой женщине. — Давайте адрес, и Игорь Игоревич будет освобожден!

— Я иду с вами! — Миклухо-Маклай вырвался из рук Любови Яковлевны.

— Я тоже! — приятным баритоном произнес Герасим.

Это было уже чересчур.

— Так ты не глухонемой?! — всплеснула руками молодая барыня. — Что ж молчал?

— Иван Сергеевич просил не портить легенду, — хорошим языком объяснил экс-крепостной, — но более молчать нет сил — везде крамола… произвол…

— Произволу и беззаконию мы объявили войну. — Алупкин-Лорис-Меликов нетерпеливо переступил. — И нам еще ой как понадобится помощь Крупского, ваша и всех честных людей планеты. — Он с чувством пожал руки всем присутствующим и даже протянутую лапу умного Муму. — Что же касается господина Стечкина, то поверьте, мои люди освободят его сами — глазом не моргнете!..

— Малая Садовая, — объявила Любовь Яковлевна, —…

— «Склад русских сыров Кобозева»! — прямо-таки подпрыгнул Лорис-Меликов. — Эх, дубина я, дубина! Как же раньше не догадался!.. Они держат его в подкопе!

Попросив всех оставаться на месте, он выбежал и почти сразу вернулся.

— Игорь Игоревич освобожден! — объявил он и вытер кровь со лба.

— Где он? — умирающим голосом спросила Любовь Яковлевна.

Михаил Тариелович взял паузу.

— Должен сделать заявление. — Скользнув взглядом по лицу Миклухо-Маклая, он обратился к хозяйке дома: — Надеюсь, — в глазах графа промелькнула лукавая искорка, — вы приметеего мужественно… Ваш муж и выдающийся изобретатель Игорь Игоревич Стечкин собрал первый в истории пулемет, оружие в прямом смысле убийственное. Похитители вынуждали доблестного оружейника передать смертоносное изобретение в их преступные руки, однакоон выстоял и не подчинился грязным домогательствам… Более, однако, рисковать нельзя. Не за горами очередная война с Турцией, точат зубы Япония и Германия. Охоту за пулеметом иего изобретателем ведут иностранные шпионы… и шпионки. — Неожиданно выйдя из гостиной, генерал тут же возвратился, ведя закованную в наручники бонну. — Воспитателей детям, поверьте, лучше нанимать из Малороссии, отличные, между прочим, дядьки… так о чем это я?.. Да, рисковать судьбою пулемета Стечкина мы не имеем права. Игорю Игоревичу поставлена была дилемма: Родина или все остальное. Как истинный патриот, и в этом никто не сомневался, он выбрал Родину. Отныне, засекреченный, он станет жить и работать в абсолютно недоступном для прочих месте, разрывая в целях конспирации все прежние свои связи, в том числе и семейные… Поняли? — Михаил Тариелович мягко положил ладонь на плечо молодой женщины. — Мужа своего вы больше не увидите. Вы свободны! Сын остается с вами… Вот документ об отречении… собственноручная подпись господина Стечкина, число, круглая печать канцелярии…

— Шампанского! — закричала Любовь Яковлевна. — Устриц! Икры! Ананасов! Устроить в доме фейерверк! Салютовать с крыши! Немедленно разменять мелочью и раздать прохожим сто рублей!.. На улицу — бочку хлебного вина, и подносить от старика до ребенка!.. Веселятсявсе!!

Грянули ликующие возгласы, зазвучала бравурная музыка, разорвались петарды, хлопнулипробки, сшиблись и зазвенели бокалы, люди бросились обниматься — праздник затянулсядо глубокой ночи. Пьяная от чувств Любовь Яковлевна до изнеможения вальсировала по дому с Николаем Николаевичем, с наслаждением вдыхала его запах, чувствовала, как напряжено прекрасное мужское тело… взлетая все выше, они оказались в ее спальне.

— Теперь… наконец… я могу сказать вам… — Голос Миклухо-Маклая прерывался от страсти, глаза изумрудно горели в темноте алькова.

— Молчите! — стонала она, зажимая ему рот душистой сладкой ладонью. — Нет — говорите! Молчите! Говорите! Ну, говорите же!..

— Я… у меня… — Он не находил слов и все же подобрал несколько нужных комбинаций. — Будьте же… моею! Присно и нощно! Отныне и навеки! Навсегда!

Молодая женщина вскрикнула и рухнула в его объятия.

К исходу третьего дня, познав друга друга до тонкостей, восхитительно опустошенные, блаженно потягиваясь и охая, они наконец перестали составлять единое целое и распались на индивидуальные свои составляющие. Еще не покидая пределов постели, молодые люди предоставляли растекшимся чувствам вернуться в отведенные им русла, приводили в порядок спутавшиеся мысли, прислушивались, настраивали собственное внутреннее звучание по чутким душевным камертонам. Любовь Яковлевна ела на подносе жареного гуся с яблоками, Николай Николаевич по обыкновению пил молоко.

— Что, по-твоему, счастье? — надкусив гузку, спросила любимого молодая женщина.

— Ты ведь знаешь, — удивился Миклухо-Маклай. — Счастье — это минимум страданий, — начал он загибать пальцы. — Счастье — в возможности применения наших совершенств. Веселость — наличная монета счастья. И еще — всякое ограничение ведет к счастью.

Любовь Яковлевна хмыкнула.

— Слишком умозрительно! Утверждать так мог лишь тот, кто сам никогда не был счастлив… По-моему, — вилочкой она поворошила жаренный соломкой картофель, — счастье — это корзина из зеленых ивовых прутьев, которую в клюве несет журавль с золотой головой, брильянтовыми глазами и серебряными крыльями… И мне кажется, птица кружит сейчас над нашей крышей…

— Сегодня, — вспомнил Миклухо-Маклай, — последний день зимы. Как это символично! В весну мы вступаем вместе, и это будет наша весна!

— Ты хочешь сказать, — Любовь Яковлевну кольнуло, — завтра уже первое марта?

— Ну да! — Рассмеявшись, Николай Николаевич поцеловал пухлое плечо подруги. — А за ним последуют второе, третье, четвертое марта, и все эти дни, как еще много-много других, мы будем неразлучны.

— Первое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года, — не успокаивалась, однако, молодая женщина. — Определенно, в этот день должно что-то произойти!

— Ты, ко всему, еще и ясновидящая? — Миклухо-Маклай поцеловал другое плечо любимой, не менее аппетитное и пухлое.

— Нет… нет… — Она напрягла память. — Мне говорили… тогда я не могла осмыслить… слова до сих пор звучат во мне… это страшно! Заусеница!.. Кибальчич!.. Он бахвалился!.. Готовится покушение!!