Колдун спускался в деревню либо по праздникам, либо из-за большой беды, вроде засухи, или когда рыба отходила от берега слишком далеко, либо люди сами приходили к нему, приносили дары: яйца, рыбу, шкурки животных, циновки, вяленую тыкву, маис, зерно, молоко, дрова — кто что мог, деревня бедная. Просили погадать, полечить корову или козу, послать хорошего жениха дочери или дать амулет для благополучного разрешения от родов. Приходили не то чтоб тайком, но и не в открытую, поскольку считалось, что деревенские — добрые католики, да и просто не хотели они огорчать доброго отца Стефанио из миссии, расположенной в тридцати километрах к северу от залива.

Колдун Кангеба Моро был по деревенским понятиям богачом, жил в роскоши, одних шерстяных покупных на базаре одеял у него было целых три, и он не мерз в своей хижине, когда зимой ледяной ветер рвал из земли кусты и деревья с обкатанного, как галька, склона холма. Не знал колдун и голода. Ибо как раз в засуху и безрыбье приходили чаще всего и приносили больше всего даров.

Подростком Альдонса стала думать, как она будет жить дальше и когда ж кончится вечный голод. Она стала посматривать на хижину колдуна все чаще и постепенно пришла к заключению, что наилучшим будущим станет для нее пойти к нему в ученики. Никто не знал в деревне, сколько колдуну лет, никто не помнил, когда он поселился на склоне холма. Самые старые старики говорили, что еще детьми помнят старого колдуна с лицом, изрезанным морщинами, и седыми волосами. Как бы то ни было, подумала Альдонса, ему нужен кто-нибудь, кто станет помогать ему и учиться его секретам.

В день середины весны, когда порции саго на столе становятся совсем маленькими, Альдонса в своем лучшем платье с голубыми и желтыми цветами, намотав на голову бабушкину шаль, чтоб выглядеть взрослей, босиком стала подниматься к дому колдуна.

Колдун Кангеба сидел рядом с дверью в хижину и, сложив руки на морщинистом животе, не щурясь, смотрел, как она идет.

Она не успела сказать, зачем пришла, а колдун, подняв одну руку, отодвинул створку рассохшейся дверки, и она увидела, что у одной стены стоят новые нары, покрытые новой циновкой. Потом, много лет спустя, она поняла, что Кангеба ждал ее и приготовился к встрече. У него были готовы для нее и калебас для снадобий, и ожерелье из камешков и ракушек, означающее ее новый статус. Альдонса увидела нары с циновкой, надела ожерелье с амулетами на шею, привязала калебас к поясу и улыбнулась старику.

А он только покачал головой, как ей показалось, с безнадежностью.

И потянулись дни и месяцы ученичества. Кангеба ничего ей не рассказывал, ничему не учил, во всяком случае, не так, как было когда-то в школе миссии. Он бормотал заклинания и жестом приглашал повторить, жестом звал с собой собирать корешки и травы и кости погибших зверьков, жестом показывал, куда положить принесенное деревенскими добро. Альдонса потела от старания все запомнить, произнести заклинания как можно более похоже на стариковское бормотание, хотя ничего не понимала, у нее просто не было времени понимать, что заключено внутри издаваемых Кангебой звуков и зачем она делает с корешками и травами то, что он велит сделать. Она просто отрабатывала свой хлеб и место на нарах.

Она даже не была уверена, что колдун вообще говорит на каком-нибудь знакомом ей языке и что он вообще в своем уме. Хотя она заметила, что дождь начинается, когда Кангеба сделает из нужных костей что-то для этого нужное, а рыба возвращается, когда Кангеба найдет нужную травку.

Могущество — вот что она чувствовала, наблюдая за ним, и ее грызло нетерпение когда-нибудь получить равное. Пока дело вроде не двигалось, но она же старается, верно?

А потом пришел Силезио Мва. Альдонса знала заранее, потому что за пару дней до его прихода старик, кряхтя, начал обтесывать мачете жерди, раньше валявшиеся без дела у западной стены хижины. А обтесав, принялся мастерить еще одни нары и выволок из-под своей собственной лежанки снежно-белую козью шкуру. А подумав, прибавил к ней и золотую с пятнами шкуру дикой кошки.

Силезио был родом с равнины, никогда ранше не видел моря, горы его тоже страшно удивляли. Он говорил, смешно сокращая слова, не совсем на том языке, на котором говорили в деревне, хотя на языке белых он говорил побыстрей и почище самой Альдонсы. Он не набрасывался на еду, как Альдонса в самом начале, а чинно соскребал кусочком лепешки кашу с общей тарелки, или рыбу, или овощи.

Он быстрей понимал, что хочет колдун, и точней повторял за ним сказанное. Он быстрей находил нужные травки и нужные трупики зверей, у него лучше получались травяные отвары, и он всегда помнил, куда и чего он положил.

Альдонса ему завидовала. Сначала тайно, а потом в открытую. Колдун явно был больше доволен новым учеником, как-то ткнул ему в грудь пальцем, потом провел у него на лбу черту синей глиной и буркнул: Вадгабе. Альдонса не поняла, что это значит, но Силезио сказал, чтоб она обращалась к нему этим словом и он теперь больше не Силезио.

Стало ясно, что ее затея с ученичеством провалилась, и теперь надо будет найти новый способ добывать еду и ночлег. Мужчины, колдун и Вадгабе, ничего не говорили ей, продолжали заниматься своими делами, но она чувствовала, что толку из нее не выйдет, и надо уходить.

В день середины весны, во время самых частых визитов деревенских к колдуну, она надела свое цветастое, как весна, платье, бабушкину шаль набросила на плечи и босиком, как когда-то, начала спускаться с холма, навстречу солнцу. И она не щурилась.

В деревне она обняла мать, повозилась с парой новых ее детей, которые народились за время ее ученичества, поклонилась отцу и двинулась в город искать новой жизни.

Она нашла работу вышивальщицей на текстильной фабрике и лежанку в бараке для работниц. Со временем записалась в школу при фабрике и начала уже забывать свою жизнь у колдуна, лишь однажды попробовала повторить заклинание дождя — и где-то вдали послушно, но неуверенно громыхнул раскат грома. Могущество, подумала Альдонса и выбросила эти глупости из головы.

Жизнь менялась, между рабочими ходили какие-то странные разговоры, богатые белые стали продавать свои дома и было тревожно. Как-то Альдонса пришла на работу и увидела на двери фабрики замок. Женщины плакали и причитали, мужчины бормотали ругательства, Альдонса услышала слово «Революция!», и ей стало тревожно, она пожала плечами и направилась прочь, платить за барак теперь будет нечем и надо убираться.

К ней подошел улыбчивый невысокий парень, она его видела раньше в школе и знала, что его зовут Гедва, и предложил пока пожить у его родителей, в комнате с его сестрами. У отца пошивочная мастерская, и они пока не бедствуют, а сам он механик и без работы не останется. Альдонса помялась, но согласилась, возвращаться в деревню было просто невозможно.

Она понравилась его родителям и подружилась с его сестрами, она учила грамоте младших детей и прибирала дом, за это ее кормили.

Однажды Гедва предложил ей пойти с ним на вечеринку в клуб молодых марксистов, и она пошла. Вечеринка была в точности как праздник в деревне, Гедва замечательно танцевал, вился ужом и крутился волчком, выиграл песенное состязание и вместе с музыкантами ловко перебирал язычки калимбы и неплохо играл на гитаре. Альдонса вспомнила, что она молода, а сестры Гедвы говорили ей, что она красивая и умная, и ей пора бы уже выйти замуж. Они стали вместе ходить на собрания, на занятия марксистского кружка, и Альдонса впервые увидела портрет рыжеватого человека с бородкой. Какой-то англичанин, подумала она, а может, португалец. Имя того человека ничего ей не говорило. Но в нем было могущество, которого она когда-то хотела, и Альдонса верила в это могущество.